Висимские "злоумышленники"

    Когда читаешь газеты 1937–1938 годов, то видишь, что репрессивная деятельность органов внутренних дел в то время усиленно пропагандировалась средствами массовой информации.

    Достаточно сказать, что только в январе 1937 года на страницах "Тагильского рабочего" появилось немало статей с призывами "поднимать выше бдительность в разоблачении троцкистских последышей", "стирать с лица земли взбесившихся собак –троцкистов - бандитов" и т.п. Провозглашались здравицы в честь НКВД – "зоркого и верного стража диктатуры пролетариата". На митинге в поддержку этой деятельности рабочие завода имени В.В. Куйбышева обратились с письмом к наркому Ежову, которого просили приговорить к расстрелу "фашистских ядовитых змей Иуды Троцкого" – Пятакова, Радека, Турока, Марьясина и других.

К.И. Мартилов    Это была эйфория, наряду с которой разрасталось и недоверие друг к другу, ведь всюду виделись "враги народа". "Вражеское охвостье" обнаружили в Нижнетагильском племсовхозе, поскольку он терпел убытки. Систематические пьянки мастера холодильных установок Правдина охарактеризовали как "вражьи происки". А построенный на Тагилстрое гараж оказался тесноватым потому, что "враги, его строившие, чувствовали, что теснота не даст поднять производительность труда..." И таких примеров было множество.

    Находились доброхоты, которые в силу политически дремучего невежества и псевдореволюционности самоинициативно занимались доносительством. Доходило до уродливых проявлений, когда прибегали к этому из низменных побуждений жестокие и мстительные люди. Мы так никогда и не узнаем, кто же угодливо предоставил органам госбезопасности информацию как о "врагах народа" о жителях поселка Висим – Константине Ивановиче Мартилове (1897– 1937), Степане Васильевича Евстратове (1898–1937), Павле Тимофеевиче Скакуне (1893–1937), Павле Матвеевиче Ермакове (1889–1937) и Петре Акимовиче Самойлове (1896–1937).

    Всех их арестовала в конце 1936 – начале 1937 годов, как говорилось в обвинительном заключении по делу, "за участие" в контрреволюционной троцкистско-зиновьевской террористической организации, осуществивший 1 декабря 1934 года злодейское убийство товарища Кирова и подготовлявшей в последующие годы террористические акты против руководства ВКП(б) и Советского правительства". Можно подумать, что в висимские "злоумышленники" напрямую или косвенно были причастны к расправе над С.М. Кировым, да еще и готовились к совершению терактов и над другими государственными и партийными деятелями. Абсурдность такого обвинения очевидна, поскольку висимчан, попавших в беду, объединяла всего лишь вера в победу "мировой революции" и Советскую власть, которую они защищали с оружием в руках.

    Деятельное участие в гражданской войне на Урале всегда было предметом их гордости и лучших воспоминаний. Однако органы госбезопасности располагали сведениями о том, что не только воспоминаниями о гражданской войне делились между собой "красные партизаны". К примеру, бывший командир батальона Красной гвардии Александр Малинин жаловался друзьям: "Мы воевали, а теперь нам не доверяют, вышибли из партии. Меня признали за троцкиста". Мартилов высказывал недовольство введением карточек на продукты и развитием в стане безработицы.

    Вот эти-то пустячные, но вполне справедливые критические замечания, видимо, отвечали понятиям следователя Зайцева о "троцкистско-зиновьевской пропаганде", в которой он настойчиво пытался уличить Мартилова. Зайцев требовал от Константина Ивановича дать "признательные показания об организационных связях на идейной основе" с В.Р. Носовым, П.Н. Аганичевым и А.Л. Пунтусом – и они тогда подвергались необоснованным репрессиям. Думается, уж очень хотелось следователю и его шефам объединить в одно целое "висимское дело" и материалы на "тагильских троцкистов". Получился бы громкий резонанс от процесса.

    Но Мартилов знал Носова, Пунтуса и Аганичева как участииков гражданской войны и организаторов первых органов Советской власти в Нижнем Тагиле. Он категорически отрицал свою якобы "активную антисоветскую деятельность". Доказывал, что имеет заслуги перед Советской властью, преданность ей выразил службой в Красной гвардии, Пермской и Вятской ВЧК, за что колчаковцы расстреляли его отца Ивана Федоровича, а мать и братьев выпороли плетью в Висимо-Уткинске. Так мог ли он изменить тем идеям, которые защищал, быть вероломным хотя бы к памяти своего отца?

    Логика эта не трогала Зайцева. Когда меры психологического воздействия были исчерпаны, в ход пошли кулаки. Но и такая "обработка" не дала желаемых результатов – Мартилов стоял на своем.

    Тогда Зайцев приступил к фальсификации следственных документов (ныне мы можем говорить об этом утвердительно). Например, в протоколе допроса А.А. Уткина он записал, что Мартилов "угрожал этому свидетелю убийством – наставлял на него пистолет системы Коровина. А когда военной прокуратурой СССР в 1956 году решался вопрос о реабилитации Мартилова, тот же Уткин заявил, что все, записанное в протоколе допроса, которому он подвергался 26 марта 1937 года, – вымысел следователя.

    Фальшивка эта наводит на мысль и о "свидетеле" Новикове Федоре Кузьмиче как о подставном лице, поскольку в деле о нем нет никаких данных, кроме протокола очной ставки, стоившей Константину Ивановичу самой жизни. Этот неизвестный Новиков привел слова, якобы сказанные Мартиловым: "Нас, партизан, отстранили от власти, которую мы завоевали, а руководят теперь беляки и с нами не считаются. Надо бить их. Военный коммунизм еще нужен. Надо перетрясти главок(?), чтобы не бюрократились!"

    Фраза как бы подкрепляла другой криминал, имевшийся в запасе у Зайцева. При обыске на квартире у Мартилова нашли обойму с патронами от пистолета "браунинг", на хранение и ношение его он получил разрешение, когда был ответственным работником Висимского РИКа. В 1936 году с истечением срока разрешения пистолет Мартилов сдал в органы НКВД, а о лишней обойме с патронами у него и не спрашивали. Теперь же они стали вещественными доказательствами и, казалось, должны были привлечь особое внимание – ведь речь шла о "подготовке" к совершению тяжкого государственного преступления. Странно, но эта особенность осталась как будто незамеченной Зайцевым.

    А.А. Мартилова, жена К.И. МартиловаОбращает на себя внимание и поспешность, с которой велось следствие, – словно бы его подгоняла чья-то невидящая, но властная рука. Хотя дело находилось на особом контроле не только в областном управлении внутренних дел, но и в центре, все мероприятия Зайцев провернул за две недели. И это по обвинению в центральном терроре! Тем не менее Выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР в составе диввоенюриста Рычкова, бригвоенюристов Алексеева, Добржанского и Байнера, во главе с заместителем прокурора СССР Рогинским согласилась с юридически не обоснованными и не убедительными доводами следователя. Предварительно они были утверждены сотрудниками УНКВД Костиным, Ревиновым и комиссаром III ранга Дмитриевым.

    Судебное заседание также было молниеносным. Свидетелей не вызывали, ни о какой правовой защите и речи не шло. Понадобилось ровно 20 минут для соблюдения некоторых формальностей, и Мартилову объявили смертный приговор с конфискацией "лично принадлежащего ему имущества". Электронная версия historyntagil.ru. Приговор подлежал немедленному исполнению, обреченного сразу же увели на расстрел.

    Произошло это в 19 часов 35 минут 4 мая 1937 года в Свердловске.

    – В сентябре того же года арестовали и мою маму, Агриппину Андриановну, – рассказывает Людмила Константиновна Мартилова. – Без следствия и суда приговорили к восьми годам лишения свободы. – За что? Оказывается, как жену "государственного преступника". Увезли на Колыму. Там, в Магадане, ей немного повезло – начальник лагеря заключенных Корсунов и его жена Анна Васильевна взяли маму к себе в домработницы. С Анной Васильевной мама подружилась и потом, после освобождения, многие годы вела дружескую переписку, встречалась с ней в Москве. А для нас с Юрой после ареста родителей разом кончилось детство. Спасибо нашему деду Андриану Петровичу Ожиганову – приютил нас. Потом я жила в Перми у родной тетки, училась, работала. О том времени и вспоминать не хочется, так было трудно морально и физически.

    Зло всегда порождает зло и часто бывает наказанным. В 1939 году прокатилась еще одна волна арестов, на этот раз она коснулась и сотрудников НКВД, принимавших деятельное участие в массовых репрессиях 1937–1938 годов. Среди опальных чекистов, которым, видимо, отводилась роль "козлов отпущения", оказался и капитан Ревинов Николай Харитоновпч – тот самый, что проявил так много рвения в мероприятиях по "висимокому" делу. За фальсификацию уголовных дел и применение незаконных методов ведения следствия по приговору Военного Трибунала в октябре 1939 года он был расстрелян. Получил по заслугам и фальсификатор Тренин – о его злодеяниях в Нижнем Тагиле сообщалось в статье "Они были чекистами" ("Тагильский рабочий" от 10.08.1990).

    Мартиловы были реабилитированы лишь в 1957 году. Тогда Агриппина Андриановна просила военного прокурора СССР: "Прошу снять с меня пятно, чтоб я могла остаток жизни прожить без тени пережитого, которое вырвало из моей жизни лучшие годы и здоровье..."

    И все же трудно согласиться с тем, что остаток жизни можно прожить "без тени" такого вот пережитого. Агриппина Андриановна и по сей день не знает ничего о судьбе мужа – в последний раз она виделась с ним в погожий апрельский день пятьдесят три года назад в следственном изоляторе. Не знает даже, когда краткое тире между рождением и смертью соединяло обе даты дорогого ей человека.

    А все написанное здесь пусть будет скромной данью светлой памяти бывшего чекиста и красногвардейца Константина Ивановича Мартилова.

С. ГАНЬЖА.

    Фото разных лет из семейного архива.

Литература: Газета "Тагильский рабочий" от 20.03.1991.

Главная страница