1932 год
В марте 1932 года закончился первый год моих тюремных несчастий и последовали за ними ссылки. Для меня этот год имел огромное значение: я многое понял в нашей российской действительности. Я увидел сотни людей, попавших в ту же беду, что и я. Меня не сломила эта беда, но я осознал свое бесправное положение как гражданина.
До 1917 года мне все казалось, что Россия идет – правда, медленными шагами – к правовому государству, об этом говорила вся ее история 60-х годов XIX века. Мой отец и дядя Владимир Наркисович с уважением относились к эпохе судебных уставов Александра II, ценили деятельность земских судов, считали, что даже деятельность Государственной Думы может представить собой переход к настоящему парламентаризму. После 1905 года отец не расставался с прекрасным портретом проф. Сергея Андреевича Муромцева. Умерли отец (1915 г.) и дядя Володя (1909 г.), но вера в прогрессивное развитие России не оставляла близких мне людей.
Впрочем, в 1914 году этой вере был нанесен страшный удар. Война отразилась на народном хоязяйстве России и, главное, ее политическом порядке. В годы 1914–1931, все бушевало, все перестраивалось.
Итак, я дошел до своего ареста в 1931 году. И Я не мог осознать его иначе, как вопиющее правонарушение.