1935 год
Этот год явился для меня годом реванша – 5 июля была снята судимость. Я установил тесные связи с Литературным музеем в Москве, во главе которого стоял замечательный деятель культуры Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич. С ним у меня установились самые добрые отношения по целому ряду работ, которые частично велись мной на договорных началах и служили для меня известной прибавкой к заработку обычного советского служащего. Из Книгоцентра я в 1935 году перешел на работу во Всесоюзную книжную палату, где работал до 1944 года. В Книжной палате заведовал научной библиографической библиотекой и занимался библиографической статистикой печати. Сотрудничал в изданиях Палаты. За труды в области библиографии я был утвержден Всесоюзным комитетом по делам Высшей школы (Высшая аттестационная комиссия) в ученом звании старшего научного работника (аттестат № 004590 от 25 декабря 1935 г.).
Была какая-то ирония судьбы в том, что через четыре года бывший "вредитель" превратился в научного работника, нужного и полезного государству.
Все Книгоцентровские дела я постарался забыть и переключился на занятия литературой, прежде всего на сбор материалов по Мамину-Сибиряку. Уже 19 мая 1935 года Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич обратился с письмом в Государственный областной музей в Свердловск со своим предложением к организации мемориального Маминского музея. Московский литературный музей начал усиленный сбор материалов по Мамину-Сибиряку. Несколько лет здесь работала специальная Маминская комиссия, в которой заслушивались сообщения и доклады о жизни и творчестве Мамина-Сибиряка. В этих работах я принял самое живейщее участие. Мне хотелось забыться от всех переживаний 1931–34 годов.
В 1934 году мы потеряли двух близких людей Сергея Аристарховича Удинцева и Ольгу Францевну Мамину (умерла 25 декабря). То немногое, что осталось после смерти Ольги Францевны, ее сестра Софья Францевна частично передала в Свердловский краеведческий музей, частично – в Московский литературный музей.
Алексей Никифорович Батманов в письме от 15 января, вспоминая Ольгу Францевну, говорит, что ушла из жизни представительница старого поколения интеллигенции, видевшая много интересных людей, соприкасавшаяся с ними и сделавшая очень много для увековечения памяти Мамина-Сибиряка. В 1935 году я продолжал переписываться с А. Н. Батмановым, получал от него нужные мне книги и всевозможные справки о делах давно минувших.
Продолжается оживленная переписка с тестем Яковом Адриановичем Метелкиным, который в конце концов перебрался на Северный Кавказ. Работа в Книжной палате была сравнительно спокойной, но оплачивалась плохо, вечерами я много работал над составлением биографии Мамина-Сибиряка. Это давало удовлетворение, но требовало и физических сил, которых после всего перенесенного оставалось мало. Весной 1935 года опять болела Наташа. Но мы были рады, что сидим все вместе на Соломенной Сторожке. Часто вспоминали маму, которой нам по-прежнему не хватало.
Все же в 1935 г. до июня, когда решением Президиума ЦИК от 19 июня была снята судимость, продолжались заботы и хлопоты о получении постоянного московского паспорта. Мрачная тень 58 статьи Уголовного кодекса все еще витала надо мной. Переписка с А. Н. Батмановым продолжала давать мне обильный материал о жизни на Урале. Он усиленно собирал для меня материалы, касающиеся так или иначе Мамина-Сибиряка. Разыскивал по моей просьбе родственников Константина Павловича Поленова, друга семьи (семью Нешкодных), журналиста А. В. Комарова, пересылал статью А. И. Шубина о Марии Якимовне Алексеевой. В своих письмах Батманов проявляет большую заботу о наших ребятах (письмо от 4-го апреля).
Интересными были письма А. Н. Батманова. Он размышлял о том, что, на его взгляд, лучшим материалом после Белинского были бы для монашества рассказы и воспоминания Н. К. Златовратского. Батманов ценил в Златовратском его моральную чистоту ("Золотое сердце") и его воспоминания о 60-х годах, при этом он определенно недооценивал творчество Чуковского, писателя другой для него эпохи. Интересуясь фенологическими работами своего сына Владимира, Алексей Никифорович постоянно сообщает о нем, о своих наблюдениях за природой, описывает расцветающую весеннюю зелень лесов на горах около Екатеринбурга. В том же письме после восторженного отзыва о Златовратском Батманов критикует выступления Вересаева о Пушкине. Вспоминаю, что в нашей семье Вересаева недолюбливали за эти выступления, т. к. в них были черты какой-то ограниченности. В письме от 13 мая Алексей Никифорович сообщает, что архив К. П. Поленова утерян, таким образом утеряны и материалы о маминской семье, особенно в нижнесалдинский период ее жизни. Как собиратель таких материалов я испытывал постоянные затруднения и огорчения.
Весной 1935 года Дима перешел в девятый класс, а Глеб – в шестой. Аня жила этим летом на даче около ст. Влахернская по дороге в Загорск, у нее жил Дима и наезжал Глеб до своей поездки на Кавказ.
Летом 1935 года я продолжал выяснять вопрос об организации в Свердловске Маминского музея ( в доме на Пушкинской, № 27), но дело все тянулось, (об этом мне писал А. Н. Батманов).
Наконец, в июле мне выдали постоянный паспорт. Хлопоты о нем тянулись чрезвычайно долго. Кроме материалов о Мамине, я через того же А. Н. Батманова получил весьма ценные отчеты об Екатеринбургской библиотеке им. Белинского, в создании которой принимала самое активное участие Передавая интеллигенция города – Елизавета Михайловна Кремлева, супруги Батмановы, А. И. Кожевников и другие. Отчеты о работе библиотеки составлялись, кажется, до 1912 года и представляли собой исключительный интерес. Часть этих материалов была мною передана в комиссию по истории библиотек при Ленинской библиотеке в Москве. Это ценный памятник по истории нашей культуры на Урале.
В первой половине 1935 года, главным образом вечерами, я работал над собранными мною маминскими материалами и по мере использования передавал их в Литературный музей, где они долгое время и сохранялись, а впоследствии были переданы в Центральный государственный архив литературы и искусства. Эти материалы в 1949 году были описаны мной в каталоге фондов Государственного литературного музея (выпуск, специально посвященный Мамину-Сибиряку). Работал я эти годы очень интенсивно…
В. Д. Бонч-Бруевич и Маминское наследство
В 1935 году в заботы о маминском наследстве активно включается Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич. В моем архиве остался целый ряд документов и копий к ним, свидетельствующих об этом вмешательстве. Он обдумывает возможность издания сборника неизданных произведений Мамина (июль 1935 г.), издание "каталогов фондов" Мамина-Сибиряка", который появляется в 1949 году. Бонч-Бруевич переписывается со Свердловском об открытии мемориального Маминского музея (19 мая 1935 г.), проектирует включить неопубликованные произведения Мамина в "Летопись" Государственного литературного музея, собирает материалы по Мамину от ближайших друзей и родственников писателя (частично эти материалы описаны в каталоге фондов Литературного музея), выясняет, какие материалы по Мамину-Сибиряку остались в Ленинграде после смерти вдовы писателя в 1934 году. Все мои работы по Мамину, Бонч-Бруевич тщательно учитывает и следит за ними с редким вниманием. Сам великолепно знающий творчество Мамина-Сибиряка, Бонч-Бруевич заботится о том, чтобы литературоведческие работы базировались на твердом знании источников, неопубликованных рукописей, писем, воспоминаний о Мамине-Сибиряке, чтобы исследователи основательно знали критическую литературу о Мамине. Так работали Е. А. Боголюбов, Б. Д. Удинцев, Н. В. Сдобнов и другие. Я считаю своим долгом осветить в воспоминаниях этот уголок деятельности выдающегося работника и литературоведа В. Д. Бонч-Бруевича.