Фронтовики

    Пятнадцать человек не досчитался мой род: дядя Гриша, брат отца, лежит где-то под Будапештом. Ещё один брат отца погиб при освобождении Кривого Рога. Брат мамы навечно остался лежать под Киевом. Белорусская тётя, сестра мамы, погибла в партизанском отряде. Три двоюродных сестры и два брата заживо сожжены в Хатыни. Старший брат мамы Иван, доброволец, пропал без вести в сорок первом...

    Четыре года – и "моей" войны. О них знаю только по рассказам близких. Но вот послевоенные, голодные – это наследие Отечественной войны никогда не забуду. Никогда не забуду и то ликование в первый День Победы (в памяти почему-то до сих пор и радостные лица наших поселковых, и коллективный поход в город на праздник), и, конечно же, героев-фронтовиков, за которыми мы ходили по пятам.

    Послевоенная атмосфера братства, единства, великодушия, доброты и, особенно подчеркну, доверчивости осталась в памяти на всю жизнь. В многобарачном нашем поселке комнаты не запирались. Бывало, зайдёт какой-нибудь случайный человек, его и накормят, и напоят, и в дорогу с собой ещё дадут. Это знаменательное явление.

    Да, мы жили иначе тогда. Нет, я не ностальгирую по прошлому, хотя человек устроен так, что ему всегда кажется – вот там, в той жизни, было лучше, чище. А ведь было и в самом деле. И жили так потому, что Победа облагораживает, возвышает людей. И счастье моё в том, что в такой атмосфере прошли моё детство, юность, взросление. Мы учились, работали, любили. Кстати, только у одного из пяти моих сверстников был отец, так что со своими мамами (солдатскими вдовами, которым, увы, не вручали орденов за то, что в неимоверно тяжёлых условиях они воспитали достойную смену безвременно ушедшим отцам) мы вели хозяйство, строили послевоенную жизнь, рано становились мужчинами. И очень гордились фронтовиками, которые тогда были, это я понял позже, совсем ещё молодыми.

    Увы, я потерял уже всех своих старших товарищей, прошедших в большинстве своём "от звонка до звонка" дорогами Великой Отечественной. Они не знали бравады. Они были людьми от станка и сохи. Они прекрасно понимали, что такое война. "Если буду в одном из боёв Я убита осколком гранаты, Не печальтесь, друзья, обо мне. Всё равно я вернусь назад, На том свете мне не ужиться". Строки эти написала выпускница школы № 6 имени Бондина, старшина, санинструктор Ирина Лапина, вынесшая с поля боя более ста раненных, погибшая через три дня после написания этих строк. Да, они пережили то, о чём мы можем только предполагать.

    А с каким трепетом они относились к нам. Как сейчас помню поездку в первый послевоенный год к морю. Нас, рахитичных, дистрофиков и т. д. отправили туда для поправки здоровья. На обратном пути мы попали в вагон с демобилизованными фронтовиками. Они закормили и затискали нас. И сейчас помню их небритые, колючие лица.

    Каждый из нас тогда вернулся домой с "иконостасом" – медалями за освобождение городов, почти вся Европа размещалась на наших впалых грудях. Все награды были обёрнуты аккуратно слюдой.

    В моей "наградной коллекции" оказались четыре медали и орден Славы третьей степени. В 1975 году, через тридцать лет, по номеру награды нашёл я орденоносца Строкина Ивана Николаевича. Как сейчас помню встречу с ним на маленькой станции в Курской области. Встречали журналиста из Нижнего Тагила (тогда я работал заместителем редактора газеты "Тагильский металлург") с оркестром. Километров восемь ехали с Иваном Николаевичем в бричке, которую сопровождали две телеги с его односельчанами. Несколько раз останавливались для "заправки". Я, уральский парень, конечно же, старался держаться на уровне и тем не менее на какой-то отметке не "устоял", свёкольный спотыкач оказался неожиданно сильным: нет, с новыми моими друзьями я общался нормально, а вот ноги почему-то не держали.

    Три дня в гостях были неимоверно трудными, в каждом доме встречали с чаркой – и ведь не откажешь. Но, тем не менее, главное мероприятие прошло на уровне. Сельчане с восторгом восприняли возвращение военной награды в их деревеньку, ведь из 76 ушедших на фронт земляков вернулись домой только двое. Провожали меня так же, как и встречали, но прежней ошибки я уже не допустил. Приглашали, как родного, в гости. Но ровно через год фронтовик скончался, о чём я узнал только через неделю (телеграф подвёл). Через полгода побывал на могиле кавалера двух Орденов Славы Ивана Николаевича Строкина и с удивлением узнал, что ему всего-то было пятьдесят с небольшим.

    Мы, подростки послевоенной поры, жили в постоянном общении с фронтовиками, у каждого был свой кумир. Для меня, например, им был дядя Давид из соседнего барака. Почему? Да мы тогда такими вопросами не задавались. Мне нравилось быть у него в комнате с кроватью, тумбочкой и табуретом, с фотографией красивой женщины и маленького мальчика на стене. Был он лётчиком. Наверное, поэтому и я, играя с ребятами в "войнушку", чаще всего хотел сбивать "Юнкерсы".

    Только после его смерти в 29 лет (четыре ранения, контузия) узнал, что по паспорту он был не Давид (откуда это имя у него появилось, так выяснить и не получилось), а Дмитрий Николаевич Осколков, уроженец Днепропетровской области. Жена и сынишка его погибли во время бомбёжки. Как оказался он в Нижнем Тагиле, тоже узнать не удалось, поговаривали, что он крепко пьёт, но мы, мальчишки, нетрезвым его никогда не видели.

    Отлично помню, как в начале 1946 года встречали, как называли его меж собой наши родители, Витю Бабушкина. Щёголь в военной форме, под два метра ростом, плечи – косая сажень, нам он показался одним из васнецовских богатырей. Всем бараком провожали студента четвёртого курса УПИ в армию в сентябре сорок первого (ушёл добровольцем), желали победы и возвращения домой. Майор-артиллерист, заместитель командира гаубичного полка возвратился домой целёхоньким и невредимым, по словам наших родителей, только потому, что мама вшила ему в бельё листок с текстом молитвы.

    Жаль, что не могу уже вспомнить рассказы и Давида, и Виктора Сергеевича о боевых эпизодах, но большое количество орденов на их груди свидетельствовало о том, что они героически воевали. А вот судьбы у обоих оказались трагическими. Виктор Сергеевич вскоре женился на красавице, которая сразу же родила дочку, но сама при родах умерла. Внучку воспитала бабушка. К сожалению, о дальнейшей судьбе этого талантливого парня ничего не знаю. Его красавицу-дочь Наталью несколько раз встречал на Вагонке.

    Много можно рассказывать о моих товарищах фронтовиках, но могу сказать одно – они сыграли огромную роль в судьбе большинства тэцовских мальчишек. К примеру, тягу к книге, любовь к чтению привили мне именно они, да ещё Бронислава Станиславовна Соколова, заведующая библиотекой тэцовского клуба имени НКВД, говорившая свободно по-английски и по-французски. В Нижний Тагил она попала из блокадного Ленинграда. Жили мы в соседних комнатах. Так вот, она никогда не вспоминала о пережитом. В город на Неве так и не вернулась.

    О "военных" детских впечатлениях можно ещё много рассказать. Но с возрастом многое ушло и позабылось. На старое легло новое. Из новых впечатлений вспоминаются связанные с профессиональной, а, точнее, с журналистской деятельностью.

    В памяти почему-то постоянно всплывает год 30-летия Победы, который отмечался широко. Я, тогда ещё молодой и высокий в своих стремлениях, и много писал, и находил время для активных занятий спортом. На одной из тренировок повредил ногу.

    На приёме врач, узнав, кем я работаю, шутливо отметил, что волка ноги кормят, и спросил, не хотел бы я заполучить адрес сталевара с осколком чужого металла в сердце. Назвал фамилию. Нога болеть перестала, и уже через час я позвонил в квартиру ветерана. Но супруга Артёма Фроловича Варшко встретиться с мужем не разрешила, он приехал только что из сада и отдыхал. А утром рано я был уже в мартеновском цехе и по дороге поспрашивал о старшем машинисте завалочной машины его коллег по работе. Немного удивился расхождению мнений, причём чётко укладывавшемуся в рамки "мужчины-женщины". У большинства мужиков звучало какое-то неприятие моего героя, а из уст женщин – только восторги, они же и объяснили отношение мужчин к Артёму Фроловичу: больно уж он гоняет лентяев и любителей зелёного змия.

    И вот я в конторке машинистов. Они что-то обсуждали, затем стали по одному выходить, что дало мне возможность обратиться к мужчине крепкой фигуры, как я понял, высокому – я стоял, а он сидел, и лица наши находились почти на одном уровне. Сразу бросились в глаза "брежневские" брови, строгий взгляд. Моё представление закончилось провалом: Артём Фролович категорически отказался беседовать на предмет его фронтовой жизни.

    Но отступать было не в моих правилах, нашёл к нему подход. И Артём Фролович поведал интересную историю о том, как 16-летним пареньком приехал он в Нижний Тагил, как работал в бригаде знаменитого сталевара Петра Болотова, как в 1943 году ушёл на фронт, воевал на танке ИС-5, мстил за смерть брата, был награждён тремя орденами Красной Звезды. Как скрыл ранение в сердце и вернулся к огненному делу. Кстати, в цехе практически не знали о боевом прошлом ветерана. Да и он сам с неохотой об этом рассказывал.

    Недавно попала на глаза очень добрая беседа с учителем Ниной Константиновной Присяжнюк. Помню, уже в первые минуты Нина Константиновна спросила: "Будет ли интересен кому-то мой рассказ?" Долго убеждал её в том, что нужно это людям. Рад, что после выхода очерка ей многие звонили, некоторые не знали, что эта скромная женщина – фронтовик. Вот так-то.

    Вспоминается и ещё случай. Надо было написать очерк об участнике войны с Японией. У начальника отдела кадров Высокогорского механического завода Виталия Илюшкина прошу содействия в поиске такого человека. А он, не раздумывая, сразу же отвечает: "Да возьми Петра Ивановича Бородина. Он в охране у нас работает".

    Признаться, при первом впечатлении я как-то не очень поверил в будущее нашей беседы, а вот после его первой фразы: "Если вы смотрели кинофильм "Даурия", то легко можете представить те места, где я родился и вырос", – понял, что передо мной человек-умница, в силу какой-то ситуации пристрастившийся к зелёному змию. После очень даже литературного рассказа ветерана зримо представил и его военную службу, и то, как молодому лётчику хотелось бить фашистов, и то, как за 24 дня "японской кампании" Пётр Бородин трижды отличился, за что был удостоен наград.

    Рассказал он и такой случай: "В один из последних августовских дней мы с товарищем барражировали над нейтральной полосой. И вдруг самолёт Сергея стал резко снижаться и вынужденно приземлился на нейтралке. Буквально из-под носа бегущих к самолёту японцев "вывез" я своего товарища. До этого у меня уже были медаль "За отвагу", орден Красной Звезды, и в штабе сразу же вызрело решение посылать документы на "Героя". Но вечером произошёл случай, обычный, мужской – не поделили девушку, и у моего соперника оказалась сломанной челюсть. А у меня, отсидевшего под арестом три дня, вместо Золотой Звезды появилась вторая Красная Звезда.

    Вы думаете, я включил этот эпизод в очерк? Конечно же, нет. А вот когда по телевизору услышал выступление ведущего армейской программы генерала Батова, рассказавшего о массовом героизме советских воинов в боях с японскими войсками, в том числе и нашего земляка Петра Ивановича Бородина (он полностью воспроизвёл этот эпизод), я покраснел до кончиков волос. Долго извинялся перед фронтовиком, а он только и говорил: "Да пустяки всё. Я вот не люблю эти все разговоры о жизни фронтовой, в которой порой было такое, чему и поверить-то бывает трудно". Пятнадцать послевоенных лет Пётр Иванович испытывал на севере самолёты разных типов, за что был награждён ещё тремя орденами, в том числе и двумя орденами Красной Звезды.

    Да, бывает, что мы не всегда верим в то, что они делали, как поступали, как жили. Мы не всегда представляем, так что же такое была война? Но в генетической памяти сохраняем эту покрывшую на четыре года всю землю кровью, слезами, ненавистью войну.

Виталий ЛИДИН.

    Литература: Газета "Тагильский вариант" №3(186) от 29.01.2015.

 

 

Главная страница