История одной мистификации или как создавалась легенда об Артамонове
В статье "Отличима ли истина от лжи" академик А. Мигдал пишет, что "ежедневно на головы не сведущих в естественных науках людей обрушивается поток непроверенных фактов и слухов – верить в сверхъестественное стало модой и этаким признаком утонченности..."
Рассуждая о научных методах познания, ученый считает, что "верхоглядство и догматизм – это две грани лженауки, которая всегда преследовала науку... Верхогляды, по его мнению, строят свои концепции, не считаясь с фактами и соотношениями, основываясь на непроверенных догадках. Догматики абсолютизируют представления сегодняшнего дня... И продолжает: "У лженауки есть устойчивые, почти непременные черты. Одна из них – нетерпимость к опровергающим доводам... Далее, почти без исключения – невежество и антипрофессионализм, очевидные любому серьезному специалисту. И, наконец, агрессивность..."
Яркую иллюстрацию к этим раздумьям академика представляет собой история создания биографии тагильского мастерового Ефима Михеевича Артамонова, которому длительное время приписывался приоритет в изобретении "первого в мире" двухколесного педального велосипеда. Случилось так, что в середине семидесятых годов этой биографией заинтересовался московский ученый, доктор технических наук, лауреат Ленинской премии Григорий Николаевич Лист, который безуспешно пытался найти прямые доказательства в виде архивных документов, мемуаров и т.п. в целях подтверждения приоритета Артамонова. Будучи ревностным поборником истины в истории техники, Лист изучил многочисленные публикации о велосипеде Артамонова и в результате их анализа пришел к выводу о бездоказательности артамоновской историографии.
Все свои замечания, предложения и выводы он изложил в справке, подлинник которой ныне хранится в научном архиве Нижнетагильского музея-заповедника.
А в №1 журнала "Вопросы истории естествознания и техники" за 1983 год появилась статья "О велосипеде Артамонова", которая по существу является развитием точки зрения Г.Н. Листа на "артамоновский вопрос". Ее авторы научные сотрудники Московского Политехнического музея Л.Е. Майстров и Н.Л. Вилинова сообщили, что "в их распоряжении не имеется никаких других документальных подтверждений ни о личности Артамонова, ни о его изобретении, кроме ссылки Данилевского на картотеку Черданцева, и что вся литература о велосипеде Артамонова бездоказательна и показывает, насколько опасны для истории науки и техники поспешные выводы, не подкрепленные документами и изучением сохранившихся памятников, как они мешают научным исследованиям, как они вводят в заблуждение, нанося этим несомненный вред".
На статью откликнулся журнал "Наука и жизнь"(№6 за 1983 год). Соглашаясь с выводами Майстрова и Вилиновой, в заметке "Легенда о велосипеде" журнал привел такие строки: "Вспомним патент Нормана Дина на механическую машинку, поднимавшуюся под действием эксцентриковых грузов, или Крякутного, надувшего "фурвин дымом поганым и вонючим" и якобы поднявшегося в воздух в первой трети ХVIII века... Но до сих пор, основываясь на старых публикациях, нет-нет да и запустит в печать кто-нибудь пресловутый "фурвин"...
В связи с этой критикой могут спросить, как и когда возникла артамоновская историография?
Известно, что начало ей положил В.Д. Белов, кандидат прав, уральский историк, который в 1896 году в "историческом очерке уральских горных заводов" без ссылки на источники написал вот такую строчку: "Во время коронования императора Павла I, следовательно в 1801 году, мастеровой уральских заводов Артамонов бегал на изобретенном им велосипеде, за что по повелению императора получил свободу со всем своим потомством."
Историк и географ И.Я. Кривощеков в 1910 году эту строку об Артамонове включил в свои "Словарь Верхотурского уезда", исправив имя императора, поскольку в 1801 году короновался не Павел I, а его сын Александр. Павел I короновался 5 апреля 1797 года. Кривощеков прямо ссылается на очерк Белова, однако не делает пояснения в отношении исправления имени императора. В "Словаре" Кривощеков дважды упоминает Артамонова: "Так в 1801 году при коронации Александра I уральский мастеровой Артамонов, демонстрировавший изобретенный им велосипед, есть тип чистого кустаря-изобретателя, своим умом сконструировавшего машину и своими руками ее осуществившего..." И еще о нем же продолжает: "Уже Артамонов, опередивший своим изобретением современный велосипед, служит показателем силы народного ума и находчивости; знания и опытность, приобретенные рядом поколений на заводских работах, зарождались в населении частию по доброй воле, частию и вынужденно, стремлением к производству и обработке металлического сырья в изделия."
В 1969 году журналист из города Ростова В. Попов сообщил, что в дореволюционном журнале "Нива" (год не указан) будто бы публиковалась заметка о некоем засилии Артамонове, совершившем на своем велосипеде путешествие из Верхотурья в Москву и заезжавшем летом 1799 года в Ростов.
Шли годы, десятилетия. Артамоновская история как будто была забыта. О ней вдруг вспомнила в 1940 году Б. Федорова, которая в книге "Крепостной Тагил" в подстрочном пояснении к рассказу о тагильском механике Е.Г. Кузнецове (Жепинском) написала: "В год окончания Жепинским дрожек другим уральским слесарем Артамоновым был изобретен самокат (велосипед), на котором изобретатель доехал до Москвы.
Это произошло более чем за 30 лет до появления первых велосипедов в Европе. Достоверных сведений об Артамонове пока мало, известно, что в 1801 году во время коронации Александра I Артамонов был в Москве."
В 1947 году появляется книга академика УССР В.В. Данилевского "Русская техника", в которой несколько строк посвящено и Артамонову, сообщается, что об Артамонове "сохранились рассказы, как он приехал с Урала в Москву." В 1950-1951 годах Большая Советская Энциклопедия подтверждает
приоритет Артамонова и приписывает ему изготовление еще нескольких велосипедов. Отметим как характерный штрих то, что в сороковые годы Артамонов был в литературе без имени и отчества, а также дат рождения и смерти. В 1954 году в биографическом справочнике свердловского профессора, доктора исторических наук А.Г. Козлова "Творцы техники на Урале" появляется запись об Артамонове с указанием его инициалов – Е.М. и соответствующие даты – 1776–1841.
В пятидесятые-шестидесятые годы наибольшей полнотой и разнообразием сведений об Артамонове отличаются публикации Александра Кузьмича Шарца, краеведа из города Перми. Приводимые им факты, на первый взгляд, подкупают кажущейся правдоподобностью, они как будто взяты из конкретных архивных дел. В одной из публикаций Шарц уточняет, что на коронации в 1801 году Артамонову "пожаловали", кроме вольной, еще и 25 рублей. Этот краевед характеризует Ефима Артамонова и его отца Михея как специалистов по строительству барж, о которых "шла слава по всем чусовским и камским плесам". По данным Шарца, Ефим Артамонов был умельцем по налаживанию насосов на баржах с применением водяной и ветряной мельниц. В 1830 году будто бы изобрел "коляску-самоход", прототип автомобиля, только с паровым двигателем.
Немало строк отведено Артамонову и в книге С. Охлябинина "Давай изобретем велосипед" (1981 г., издательство "Молодая Гвардия") и переизданной в 1987 году под заголовком "Легенды и были об экомобиле".
Активным популяризатором деятельности Артамонова явился свердловский краевед Василий Николаевич Синцов, хотя его многочисленные заметки полностью носят компилятивный характер и ничего нового не дают.
Пишущий эти строки в течение ряда лет принимал деятельное участие в работе по выявлению материалов об Артамонове и его велосипеде. Просмотрена масса документов, касающихся переписки Нижнетагильского заводоуправления конца ХVIII – начала XIX веков, многие дореволюционные газеты и журналы об изобретателях, энциклопедические словари и справочники. Проведен анализ накопленной об Артамонове литературы. Пришлось сделать вывод о том, что биография Артамонова создана силой воображения, на догадках и предположениях и не имеет документального подтверждения. Она полна противоречиями, грубым вымыслом и даже обманом и рассчитана на неискушенного в вопросах истории читателя. Чтобы не быть голословным, прокомментируем отдельные факты из этой истории и покажем полную их несостоятельность.
Как известно, уже в самом сообщении В.Д. Белова об Артамонове допущено искажение такого широко известного исторического факта, как коронование 1801 года, перепутаны имена императоров – это ли не пример верхоглядства, о котором пишет академик Мигдал! Этой путаницей Белов как будто благословил своих последователей в развитии артамоновской истории, а если Белов является творцом легенды об Артамонове, то инициатива дальнейшего развития ее принадлежит Кривощекову, попытавшемуся добавить к образу изобретателя такие штрихи, которые позволяют судить о нем, как о человеке недюжинных способностей, сумевшем "своим умом" создать оригинальную машину, да еще и опередить в этом вопросе изобретателей Запада, явно следуя за размышлениями Кривощекова, Б. Федорова добавляет, что Артамонов "приехал с Урала в Москву" и что все это произошло "более чем за 30 лет до появления первых велосипедов в Европе".
В.В. Данилевский повторяет мысль Кривощекова об опережении Артамоновым западноевропейских изобретателей велосипеда и раздвигает рамки его биографии сообщением о том, что тот был крепостным из Нижнего Тагила. Впервые дается ссылка на картотеку №35 краеведа А.А. Черданцева как на источник сведений. Составитель картотеки и автор статьи "Велосипед" для БСЭ 1951 года приписывают Артамонову изготовление им нескольких машин, ссылаясь на книгу Данилевского "Русская техника", тогда как в ней этих данных нет и в помине. Данилевский относит Артамонова к Нижнему Тагилу, а профессор А.Г. Козлов считает его крепостным из Верхотурья, но работавшим на Нижнетагильском заводе.
А.К. Шарц утверждает, что Артамонов "был крепостной Пожевского завода." В БСЭ издания 1950 года говорится, что Артамонов совершил "успешно пробег в трудных зимних условиях" из Верхотурья, а Шарц указывает, что изобретатель выехал в столицу из Нижнего Тагила не зимой, а 9 мая, 13 мая был уже в Перми, преодолев расстояние в 560 километров.
Думается, что проехать это расстояние на "костотрясе", развивавшем скорость всего лишь 10-12 километров в час, за такое время невозможно. Простой арифметический подсчет показывает, что на "артамоновском" велосипеде от Тагила до Перми при идеальных дорожных условиях (асфальт) можно доехать в целом за 46 часов, а это значит, что в течение каждого из четырех дней путешествия велосипедист должен был находиться в беспрерывном движении десять-одиннадцать часов без учета необходимых остановок, следует учитывать и распутицу, которая в это время года на Среднем Урале явление обычное. Сообщение Шарца о том, что Артамонов вернулся на Урал свободным человеком, нужно рассматривать как надуманное, т.к. процесс освобождения крестьян, т.е. документальное оформление, проходил длительное время, даже если освобождал император, в чем нас убеждает история освобождения семьи тагильского механика Е.Г. Кузнецова.
А вот С. Охлябинин на страницах своей книги уверяет читателей в том, что Артамонов не только не вернулся свободным человеком, но был "обвинен в неразумной трате дерева и железа" и сослан в ссылку. "По другим сведениям (опять же туманным и неясным), – сообщает Схлябинин, – заводские приказчики, взыскав с изобретателя за самовольную отлучку, распорядились "оный самокат уничтожить, а самого Артамонова кнутами бить...". И тут же сам себе противоречит следующим утверждением: "Гораздо больше повезло первому велосипеду, который, несмотря на все приказы и пролетевшие 180 лет, сохранился до наших дней. Этим мы в немалой степени обязаны хозяину уральских заводов Демедову, распорядившемуся диковинное артамоновское изобретение поместить в "музеум естественной истории и древностей", созданном в Нижнем Тагиле. Там прадедушка современного велосипеда благополучно сохраняется до сих пор..." Вымысел о "прадедушке современного велосипеда" можно объяснить лишь силой творческого воображения и незнанием истории. Дело в том, что поместить велосипед в "музеум" мог приказать Н.Н. Демидов, который предположительно дал свободу Артамонову, поскольку при этом заводчике происходили описываемые события. Однако Николай Никитич не мог дать такого распоряжения, так как умер в 1828 году, а "музеум" был создан в Нижнем Тагиле в 1840 году. Кстати, вопрос об атрибуции "прадедушки" длительное время был спорным и невыясненным. Впервые в подлинности этого велосипеда усомнился в 1946 году В.В. Данилевский, указавший на него, как на поделку не 1800 года, а более позднего периода.
"...Самокат явно не артамоновский, потому что в нем сочетались признаки нескольких позднейших конструкций. И не "черепановской работы", – груб и тяжел, вероятнее всего, местное любительское изделие конца 70-х годов", – так писал в 1949 году о тагильском велосипеде А. Бармин в своей книге "Тагильские мастера". В предположении о любительских поделках велосипедов в Нижнем Тагиле в конце 70-х годов писатель не ошибся: в 1884 году тагильский кузнец С.В. Зеленин построил такой велосипед, который и отличался от "артамоновского" всего лишь размерами руля да ободами колес, сделанными из круглых прутков. И все же эта загадка в конце концов была раскрыта. По предложению Г.Н. Листа научные сотрудники музея С.А. Клат и Т.В. Комшилова добились проведения металлографической экспертизы кусочка металла, из которого был сделан велосипед. Результаты анализа позволили этим исследователям сделать вывод о том, что "артамоновский велосипед" является моделью, сделанной никак не ранее 70-х годов XIX века и поэтому связи с артамоновским изобретением не имеет. Таким образом вымысел этой части биографии Артамонова научно доказан.
Однако вернемся к рассмотрению объяснений Шарца об источниках сведений, которые он приводил в своих многочисленных публикациях об Артамонове. Однажды в частном письме Г.Н. Листу Анатолий Григорьевич Козлов жаловался: "Основное разнообразие об Артамонове внес своими статьями А. Шарц... Он упорно отказывается указывать источники своих сведений..." Значит, Козлов обращался к Шарцу в отношении источников по историографии Артамонова и получал отказы? И логичен ли как исследователь Шарц, скрывая эти источники от науки и периодических изданий, которые, к сожалению, в свое время не проявили должной принципиальности и не потребовали от пермского краеведа документального подтверждения сочинений об Артамонове. Настойчивость Нижнетагильского музея краеведения в проведении работы по документации деятельности Артамонова была вознаграждена в 1969 году вот таким сообщением Шарца: "После моих выступлений в печати о жизни и деятельности Ефима Михеевича Артамонова мне стали поступать запросы об источниках биографических данных.
Сообщаю, что в делах Свердловского литературного музея хранилось дело №37 на Артамонова... Из указанного дела, где была копия донесения пермского губернатора Модераха, я сделал подробные выписки, которые легли в основу моих публикаций..." Если верить Шарцу, то копия донесения Модераха была единственным документом, в котором изложены все факты его жизнедеятельности и даже о могиле изобретателя на Суксунском кладбище? В деле могли быть и другие документы, но о них Шарц не пишет. Спустя пять лет об этом он сообщит директору Московского Политехнического музея Г.П. Козлову и укажет источники, которые якобы хранились в деле:
"1. Рапорт К.Ф. Модераха... о передвижении самокатчика Ефима Михеева сына Артамонова по Пермской губернии.
2. Сообщение Н.С. Попова (1763-1834), географа Урала, о его встрече с Артамоновым во время его возвращения из Петербурга.
3. Письмо И.Я. Кривощекова (1854-1916), географа-краеведа, к А.А. Черданцеву. В этом письме Кривощеков пишет, что Артамонова он отнес к Верхотурью потому, что Нижний Тагил по географическому делению относился к Верхотурскому уезду Пермской губернии. В этом же письме Кривощеков пишет, что ему удалось только в 1914 году узнать, что Артамонов умер и похоронен в Суксуне. На могиле Артамонова стоит деревянный крест из лиственницы и имеются хорошо сохранившиеся даты: 1776-1800-1841 и рисунок человека на самокате.
4. Письмо О.Д. Форш, известной советской писательницы, к А.А. Черданцеву, что имя Артамонову "Иван Петрович" она дала произвольно.
Первые два источника из этого письма Шарца могли бы послужить документальными доказательствами в пользу версии об Артамонове и его велосипеде, но ведь этих документов нет, они существуют лишь в рассказе Шарца. Ну, а вторые два источника: письма И.Я. Кривощекова и О.Д. Форш – следует рассматривать как вымысел Шарца.
И.Я. Кривощеков не мог давать пояснения Черданцеву о том, что отнес Артамонова к Верхотурью, поскольку в своем "Словаре" пишет об изобретателе только как о "мастеровом уральских заводов, "т.е. в соответствии с текстом В.Д. Белова. Не могло быть и объяснения Ольги Дмитриевны Форш с А.А. Черданцевым по поводу присвоения ею Артамонову имени и отчества "Иван Петрович" в ее романе "Михайловский замок". Если обратиться к истории создания этого романа, то увидим, что к работе над этим произведением О.Д. Форш приступила в 1944 году, т.е. уже год спустя после смерти А.А. Черданцева, а сам роман вышел в свет в 1946 году! А в наш музей Шарц писал, что по поводу изменения имени и отчества Артамонова он объяснялся с М.С. Шагинян, которой приписывал авторство "Михайловского замка" (?!). О противоречивости сообщений Шарпа в письме Г.Н. Листу говорит и член-корреспондент АН УССР А.Н. Боголюбов: "А.Г. Козлов и А.К. Шарц дают совершенно путанные и противоречивые показания, ссылаясь на картотеку Черданцева. Впрочем, ничего существенного они не сообщают (не хотят или не могут, ибо выдумка имеет свои пределы, за коими следует поимка)".
Не иначе как выдумкой следует считать и сообщения Шарца о могиле Артамонова на Суксунском кладбище. В 1974 году Александр Кузьмич писал Г.П. Козлову, что не мог найти могилы Артамонова, а вот Нижнетагильскому музею по тому же поводу в ноябре 1982 года сообщил: "В 1925 году, посетив первый раз Суксун, я искал следы Суксунского эрмитажа и был вместе с искусствоведом Н.Н. Серебренниковым, мы нашли на суксунском кладбище могилу, на которой стоял крест из дерева..." А в 1982 году свердловчанином В.Н. Синцовым в "Тагильском рабочем" был запущен еще один "фурвин", вещавший о том, что Артамонов в 1841 году похоронен в Суксуне, о чем данные будто бы взяты в архиве. На вопрос, где, когда и в каком именно архиве отыскались документы о смерти Артамонова, Синцов ответил мне, что в последнее время выдвинута новая версия, по которой изобретателем "первого в мире" велосипеда мог быть тагильский слесарь Артамон Кузнецов. А раз так, то Синцов считает, что "о фамилии Е. Артамонов или А. Кузнецов надо еще разгадывать. А.Г. Козлов, председатель секции истории науки и техники.., – продолжает Синцов, – пока только предполагает. Ведь имя Артамонова указывается знатоками прошлого Урала и спортсменами, доказывающими приоритет нашей Родины в велоспорте. Даже в Верхотурье... мне показывали людей, от которых будто бы происходит Артамонов. Загадка, надо доказывать истину."
Неужели Синцов не понимает, что призывом "доказывать истину" он ставит под сомнение свое же утверждение о смерти Артамонова в Суксуне, да еще "подтвержденной архивными документами", которых, как выясняется, он в глаза не видел. И разве не являются рассуждения Синцова о приоритете Артамонова с апелляцией к спортсменам подтверждением выводов академика Мигдала об антипрофессионализме и невежестве апологетов лженауки? Так что информация Шарца и Синцова о могиле Артамонова в Суксуне – это своего рода похороны поручика Киже: когда несут пустой гроб, а Павел I говорит: "От меня уходят лучшие люди." (По Тынянову).
После опубликования статьи "О велосипеде Артамонова" наш музей в категоричной форме потребовал от Шарца сообщить источники сведений и места их хранения. Вот какой ответ мы получили в конце ноября 1982 года от пермского краеведа: "Мои публикации, – извещал Шарц, – только и основываются на уже опубликованные источники".(?!) И еще приложил копию письма в редакцию "Уральского рабочего", в котором указал следующие источники:
1) Нижегородский статистический сборник, Нижний, 1847г.
2) Памятная книжка для русских горных людей. СПБ, 1862.
3) Пермские губернские ведомости, 1871, №47.
4) Овсянников. Вотчинное хозяйство на Урале. Калуга, 1883.
5) Киселевская. Записки историко-бытового отдела Государственного русского музея. 1932 год. И еще ряд источников, которые не представляют и малейшего интереса для документации биографии Артамонова. А при проверке вышеуказанных 5 источников пришлось еще раз убедиться в непорядочности Шарца, поскольку в этих его "источниках" не нашлось даже одного слова ни об Артамонове, ни о велосипеде вообще!
Но ведь были ссылки В.В. Данилевского, А.Г. Козлова и того же Шарца на картотеку №35, принадлежавшую А.А. Черданцеву и хранившуюся в Свердловском литературном музее, а потом в краеведческом музее.
В артамоновской историографии картотека №35 занимает особое место, ее история носит почти детективный характер. Занимаясь поиском доказательств приоритета Артамонова, Г.Н. Лист выяснил, что картотека неизвестно когда и при каких обстоятельствах исчезла как из литературного, так и краеведческого музеев города Свердловска. Этот ученый установил, что с картотекой в разное время работали Данилевский, Козлов и Шарц. На вопросы Листа о картотеке Шарц дал в январе 1976 года следующие пояснения: "У Черданцева была не картотека, а собрание материалов на замечательных людей Урала. Он собирал материалы для "Уральского биографического словаря." Часть материалов А.А. Черданцев передал мне еще при жизни, они сосредоточены в Пермском Госархиве, фонд 790... В конверте №35 было значительное количество документов, я запомнил некоторые, они дали мне возможность писать об Артамонове... Мною назван конверт №37 ошибочно..."
Обратим внимание на другое пояснение Шарца в отношении картотеки, которое он дал Г.П. Козлову: "В конверте №37 хранились разрозненные бумаги на изобретателя первого в мире велосипеда Артамонова... Работая в Свердловске заведующим облоно.., я поручил сотрудникам литературного музея снять мне копии с некоторых бумаг... Куда девался архив из литмузея, сказать не могу, – пишет Шарц и затем наводит на мысль о непричастности его к пропаже черданцевских материалов. –Для меня ясно одно, что А.Г. Козлов, ныне доктор исторических наук, профессор, был знаком с этим архивом, возможно, что В.В. Данилевский, после войны бывая в Свердловске, увез архив A.A. Черданцева..." Ниже увидим, что эти объяснения Шарц давал, возможно, в силу стремления скрыть истинные обстоятельства пропажи картотеки, видимо, ради низменных побуждений, Шарц высказывал против В.В. Данилевского серьезное, но необоснованное подозрение, которое усилил в письме Листу вот таким пояснением: "Я, может быть, грешу, но думаю, что не "прибрал ли" эти материалы В.В. Данилевский? Он был моим научным руководителем, но в отношении архивных материалов был не совсем аккуратным, ограничусь пока этим словом..."
Звучит как-то странно – "ограничусь пока этим словом, " а что же еще более важное хотел сообщить, ведь высказал самое страшное – подозрение в воровстве, которое будто бы совершил Данилевский. И уж если такое подозрение высказано, то нам важно бы знать, что собой представляла картотека или собрание материалов А.А. Черданцева. Об Александре Алексеевиче Черданцеве уральский писатель Ю.М. Курочкин писал, что он принадлежал к категории тех людей, которые "преданно и самоотверженно служат истории, собирая по крохам то, что может безвозвратно утратиться, но без чего история никогда не будет полной. В течение многих лет, – отмечает Юрий Михайлович, –Черданцев настойчиво и неустанно собирал материалы о всех чем-нибудь примечательных людях Урала... И собрал он так за несколько десятилетий материалы о чуть ли не двух тысячах уральце в, память о которых следовало бы сохранить для потомства..."
Да, следовало бы! Но удалось ли это сделать, сомнительно, т.к. сам Черданцев, к сожалению, не лучшим образом распорядился насчет своего архива – часть продал музею, часть сдал в архив, а часть передал Шарцу. А это привело и к разобщению материалов, и к утрате, кто знает, какого количества документов.
Вопрос о содержании и существовании "картотеки" или части архива Черданцева так и оставался бы невыясненным, да помог случай. В декабре 1983 года сотрудница Свердловского областного историко-революционного музея Л.И. Зорина в фонде фотоматериалов обнаружила пакет с негативами, на котором было написано: "Список документов о знаменитых людях Урала, переданных Шарцу." (?!)
Впрочем, дадим слово самой Людмиле Ивановне: "Действительно в наших фондах до 1940-х годов хранилась картотека Черданцева, а потом исчезла. Года два назад я поинтересовалась ее судьбой у бывшего в то время хранителя музея В.А. Бородиной. Вера Александровна рассказала, что на ее глазах картотека была передана бывшим в то время (в годы войны) директором А.А. Пьянковым Шарцу А.К. якобы для работы с ней дома. Картотеку в музей Шарц не вернул. Никаких документов, фиксирующих эту передачу, составлено не было. Другие свидетели этой передачи мне неизвестны."
Так вот, оказывается, кто "прибрал" "картотеку" и не сдал ее ни в музей, ни в Госархив! В 1976 году директор Пермского Госархива Н.Г. Горовая сообщила, что в фонде Н.А. и А.А. Черданцевых (Р–953), поступившем от Шарца, "материалов об Артамонове не имеется..." Вот так и концы в воду, как говорится!
Обнаруженный Зориной "список" примечателен во многом. В этом списке строго в алфавитном порядке от буквы "А" до буквы "И" расставлено 285 имен талантливых инженеров, техников, строителей, изобретателей, историков, литераторов, путешественников и т.п., чья деятельность была связана с Уралом. "Список" важен тем, что в нем указаны полностью имя, отчество и фамилия каждого деятеля, а также количество документов, которыми располагал Черданцев.
Например, первым в список занесен Абельс Герман Федорович – 8 документов, вторым – Абрамов Николай Алексеевич – 4 документа и т.д. Под порядковыми номерами 8 и 9 находим Аксаковых –Сергея Тимофеевича и Григория Сергеевича – 25 документов. Да ведь это целое дело! И как знать, что в этом деле, может быть, содержатся такие сведения о жизни и творчестве замечательного русского писателя, которые пока неизвестны литературоведам? Под номером 231 записан тагильский механик Егор Григорьевич Кузнецов, он значится под фамилией – Жепинский. Артамонов значится в списке под порядковым номером 35, однако без имени и отчества, указан один документ. Эта запись об Артамонове любопытна и номером 35, и отсутствием инициалов изобретателя, которые, очевидно, не были известны Черданцеву. А тот единственный документ, который указан в списке против фамилии Артамонова, хотя и является пока непрочитанным, источником многих сведений об изобретателе и его велосипеде быть не может. По всей вероятности, этот документ представляет собой выписку сообщения В.Д. Белова.
Таким образом "картотеку №35" источником материалов, составляющих биографию Артамонова, считать не следует. Тем более, что профессор А.Г. Козлов в своем биографическом справочнике "Творцы науки и техники на Урале XVII – начало XX века", 1981 г. в справке о Кузнецове Е.Г. отрекся от Артамонова следующей записью: "Примечательно, что появились достаточные основания считать его племянника Артамона Елизаровича Кузнецова (р. 1778) создателем первого уральского велосипеда (1799-1801), что обычно приписывалось неизвестному "Артамонову". Вот именно приписывалось, да еще и неизвестному!
Так появилась новая версия об изобретателе велосипеда, только теперь уж "уральского", Артамоне Кузнецове. Однако и эта версия остается пока бездоказательной. В заключение хочется привести слова Г.Н. Листа, который еще в 1976 году заметил: "Престиж нашего государства несовместим с мистификациями, да еще порожденными желанием стяжательства известности или гонораров... Советский Союз должен или возвеличить Артамонова, или прекратить во всеуслышание мистификацию..." Ученый и поныне отстаивает эту точку зрения на "артамоновский вопрос", тем более что с получением новых материалов, подтверждающих мистификацию, не приходится говорить о каком-либо возвеличении Артамонова.
05.03.1989 г.
С.В. Ганьжа, внештатный корреспондент газеты "Тагильский рабочий", член ученого совета музея-заповедника.