Сколько граней у самоцвета
(Очерк публикуется с незначительными сокращениями. Впервые очерк под этим же названием опубликован в журнале "Нева" №10 за 1964 г. (169-170 стр.)
Часть титульного листа книги Б. Крупаткина "Поэт черноморские волны"
В книге "День уральской поэзии", изданной несколько лет назад, напечатаны стихи рабочего Степана Яковлевича Черных из Нижнего Тагила. Стихи ясные, умные, идущие от сердца человека, много пережившего лично, имеющего что сказать людям...
С автором этих стихов мы знакомы не первый год. Он невысок ростом, черняв, оправдывает свою фамилию, идущую от дедов. За плечами Степана Яковлевича, как принято говорить, – обычная жизнь рабочего человека. Да и что такое "обычное" и "необычное"? Если считать обычным для тагильского паренька, в двадцать лет надевшего по зову Родины солдатскую шинель, перенестись с Урала на Север, а оттуда с боями пройти до Кенигсберга?... Если счесть обычными долгие месяцы и годы орудийного грома, воздушных налетов, поражений и наступлений, страстных сражений за освобождение родной земли и, наконец, долгожданный выстраданный стремительный бросок в далекое логово врага? Если счесть обычными многие военные награды на груди юноши, повседневное мужество и скромную отвагу боевого связиста на самой передовой линии огня и тяжелейшее ранение почти на берегу холодного Балтийского моря ранней весной сорок пятого – за два месяца до Победы, – ежели счесть все это обычным – восславим ее, эту героическую обычность нашего поколения!
Черных уже много лет, после войны и госпиталя, работает на огнеупорном заводе. Почему он избрал для себя этот завод? Степан Яковлевич тепло и просто сказал: "На огнеупорном работала моя мать. Весовщицей..."
Мы бродим по Тагилу белой июньской ночью.
Улица ведет к пологой зеленой Лисьей горе. В прозрачном тумане встает перед нами огромный старинный домина со строгими классическими колоннами, как бы перенесенный сюда с одной из площадей Ленинграда... В давние годы здесь было управление демидовскими заводами – то самое "горнов гнездо", что запечатлено в романе Мамина-Сибиряка. Степан Яковлевич рассказывает, что еще на его памяти дом демидовских времен с колоннами казался зыбким островом среди необъятного разлива деревянных домишек старого Салдинского тракта, болотной Кочковатки, каменистой Гальянки... Здесь ютился рабочий люд Тагила – творцы первоклассного металла. А время от времени рождались тут, на удивление всей России, то солнечные картины крепостных художников Худояровых, то несравненное мастерство умельцев Черепановых – создателей первого в мире паровоза, и иные неисчислимые свидетельства неугасимой силы народной, его неиссякаемого творческого духа.
Черных – дежурный слесарь по контрольно-измерительным приборам, и, хотя сблизила нас с ним литература, но, встречаясь, мы чаще говорим о технике, чем о стихах. Так уж само собой получается. .. Неисчислимо сложное хозяйство Степана Яковлевича – его задача, чтобы все приборы, вся автоматика работали безотказно... И может быть, в четком ритме механизмов есть для него что-то близкое звонкому ритму стихов... Во всяком случае, то что Черных пишет стихи, известно давно, и в этом действительно нет ничего необычайного – в городе много книголюбов, большая литературная группа при газете "Тагильский рабочий", стихи, рассказы, очерки пишут и печатают сталевары и доменщики, учителя и крановщики, студенты. Среди них есть и авторы книг, и ими коллективно написаны одобренные М.А. Шолоховым "Новые были горы Высокой", создана большая книга о Тагиле... И все же недавно Степан Яковлевич Черных удивил меня.
Для каких-то своих дел листал я четырехтомный "Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей", составленный И.Ф. Масановым, изданный Всесоюзной книжной палатой. Известно, что книга эта – специальная, плод кропотливейших испытаний и открытий лучших наших библиофилов и литературоведов. Листаешь страницы словаря и с уважением думаешь о том, как много нужно труда, знании, бескорыстной любви к литераруре, чтобы по нарочито запутанным инициалам или специально придуманной мифической фамилии под журнальной статьей, очерком, рассказом распознать истинного автора, пожелавшего остаться неизвестным, нередко раскрыть новые, неведомые штрихи и страницы творчества великих писателей, критиков, художников!..
Отложены тома словаря, почти бездумно пробегаю глазами не раз читанное введение и вдруг удивленно останавливаюсь на такой знакомой фамилии. Разумеется, я видел ее на этих страницах десятки раз раньше, но может быть, только что приобщившись к скрупулезным поискам библиографов, я впервые обратил внимание и на совпадение инициалов: С.Я. Черных... Но при чем здесь, в сугубо специальном труде, тагильский слесарь?.. Однако читаю и перечитываю строки введения к академическому изданию: "Большое количество дополнений к "Словарю" сообщил С.Я. Черных, которому Всесоюзная книжная палата приносит благодарность".
"С.Я." ... Степан Яковлевич?.. Хочется тут же позвонить в Тагил. Но кому? У Черных телефона на квартире нет, а спросить у других, имеет ли отношение рабочий огнеупорного завода к "Словарю псевдонимов" – вопрос прозвучит более чем странно... Но что-то настойчиво зовет меня в Тагил.
И вот дня через три мы встретились со Степаном Яковлевичем. Теперь-то уж разговор был только о литературе! Мы сидели в небольшой квартире по улице Попова (названной в честь знаменитого уральца – изобретателя радио). В доме тихо – жена на работе, дочери и сын – в пионерском лагере у лесного озера. Нас окружают книги, кипы журналов и ящики с тысячами карточек – на них нанесены результаты многолетних изысканий Степана Яковлевича, которым отданы почти все часы его свободного времени.
– Литература, книги – мое давнее увлечение, – тихим голосом рассказывает Черных, – но может быть, это покажется странным, больше всего уже много лет увлекаюсь я библиографией. Ведь прочесть одну хорошую книгу – большая радость, но узнать, что есть еще сотни, тысячи неизвестных тебе, не прочитанных тобою книг – все равно что выплыть из залива в открытое море... Кажется, что может быть радостнее, чем слагать стихи, слушать голос своего сердца, открывать новые рифмы, – продолжает Степан Яковлевич после длительного молчания. – Но для меня вот ничто по сравнится с тем волнением, с которым открываю новую книгу библиографии...
А если достану что-нибудь редкое – чувствую себя совсем счастливым...
Степан Яковлевич привычным движением руки передвинул к себе из кипы книг на столе два больших тома – новый библиографический указатель "История СССР" и старый фолиант "История Древнего Рима и Древней Греции". Библиография...
– Что это мне дает? – задумчиво говорит Черных, листая любимые книги. – Я сам не знаю, вернее, не смогу определить точно... Да и нужно ли это определять?.. Вот раскрываю книгу и как бы уплываю в простор книжный... Вчитываюсь, сравниваю, ищу, обнаруживаю псевдонимы... Встречаю знакомых – прохожу мимо спокойно, незнакомцев вылавливаю – тащу на берег... на стол... Тут и ждут тебя радости и огорчения, волнения и тревоги. Порой часами, ночами вглядываюсь в одну строку: "С.А."? Кто этот незнакомец? Почему решил скрыть свое лицо под маской псевдонима?.. Кто он?.. И начинаются поиски, рождаются домыслы – одни опровергают другие... Давно уже узнал я, что поиски, подобные моим, интересуют не одного меня, начал изучать справочники, специальные издания, завел переписку с библиографами многих библиотек, выписал словарь псевдонимов Масанова. И он стал как бы компасом – теперь на свои корточки заношу лишь тех, кто не значится у Масанова. Только тех... И как же был потрясен я однажды, когда обнаружил, что на моих карточках есть имена, которых нет в "Словаре псевдонимов"... Долго не верил себе... Без конца, снова и снова проверял и выверял. И убедился, что не единицы, а многие десятки псевдонимов раскрыты мною... Только мною!
Степан Яковлевич встает, нервно ходит по комнате, беспричинно передвигает на столе книги, склоняется над картотекой и, то и дело прерывая себя, но в силах сдержать волнение, рассказывает о том, как решился послать все свои записки о раскрытых псевдонимах, которых нет в словаре Масанова, в Москву... Нет, тагильский слесарь Черных не пополнил собой ряды многократно описанных в старых романах неудачников– дилетантов (это, кстати, тоже замечательная обычность нашего времени!)... Рукопись переслали прямо Масанову – главному редактору Всесоюзной книжной палаты, Сергею Ивановичу – сыну основателя "Словаря псевдонимов" , продолжателю дела отца.
До получения ответа пришлось, правда, как говорит Степан Яковлевич, пережить насколько "черных недель" – все думалось, что вернется из Москвы пакет с короткой запиской какого-нибудь секретаря о том, что мол, возвращаем за ненадобностью ввиду напрасного и беспочвенного стремления открыть давно открытые "америки".
Но этого не случилось. В один из дней на обычный тревожный вопрос – нет ли письма из Москвы, ему подали долгожданный конверт. И сразу же радостно екнуло сердце: письмо было тоненьким, значит, пакет не вернули... Отвечал Черных сам Масанов...
Степан Яковлевич быстрым движением выдвинул ящик стола и сразу же, не ища, подал это памятное письмо. Его лицо стало бледным, губы сжались – пойму ли я, что значили для него эти немногие, но полные уважения и признания строки ученого из Москвы? Черных бесшумно ходил по комнате, пока я читал:
"Глубокоуважаемый Степан Яковлевич! Издательство Всесоюзной книжной палаты передало мне Ваше письмо с изрядным "додатком" к "Словарю псевдонимов" моего покойного отца.
Считаю своим долгом, прежде всего, искрение поблагодарить Вас за внимание к этой работе. Я еще не знаю – сумею ли использовать присланный Вами материал для дополнений в 4-м томе. Коли такая возможность будет, то я специально оговорю Ваше участие. Псевдонимов – море, и их все не учесть.
Мне было очень приятно, что и в таком далеком от Москвы городе, как Нижний Тагил, есть люди, которые знают и, что самое главное, любят литературу и, по мере своих сил, стараются что-то собрать от их "крох".
Буду рад Вашим письмам.
С дружеским приветом
С. Масанов.
Москва, 7.V.1959 г. "
И вот настал праздничный и незабываемый для Степана Яковлевича дань, когда прибыл в Тагил четвертый том "Словаря псевдонимов". В научный труд, созданный крупными учеными, включено свыше двухсот дополнений – маленьких открытий тагильского слесаря. И во введении речь идет именно о нем, и благодарность ученых адресована ему – Степану Яковлевичу Черных...
И хотя книга с публикациями Степана Яковлевича интересует не многих, и труды Черных в часы досуга кое-кому покажутся чудачеством, он продолжает свое дело. Он видит уже и некоторые несовершенства того словаря, который не так давно считал непререкаемым, он все увереннее плывет по книжному океану, раскрывая все новые и новые, никому доселе неведомые острова и земли...
– Пожалуй, больше всего сам удивляюсь, когда успеваю... – говорит Черных, устало улыбаясь. – Завод, новая техника, автоматика захватывают, дети-школьники требуют внимания, стихи нет-нет, а постучатся в сердце... И картотека моя зовет... А вот как я работаю, как это все происходит, пожалуй, рассказать так сразу не смогу, да и на смену пора уже... – закончил разговор Степан Яковлевич. – Проводите меня на завод, в пути поговорим, а о том, что вас интересует, лучше напишу как-нибудь, соберусь с мыслями...
И опять шли мы по этому рабочему городу, неповторимому в своей красоте, как бы сочетающей мудрость извечных трудовых традиций и бодрость юности, уверенно устремленной в завтра... Все более близкий грохот завода-гиганта отвлек наше внимание от белой картотеки, оставленной в небольшой комнате на улице Попова. До самых заводских ворот мы, как всегда, спорили о новой технике и новых стихах, говорили о детях Степана Яковлевича, о далеком и близком будущем...
Наверное, спустя месяц Черных прислал мне свои стихи для новой книги уральской поэзии и большое письмо, обещанное в последнюю встречу.
"... Сообщаю, как обещал, некоторые сведения о моих занятиях "псевдонимикой", как я сам называю эту работу. Занимаясь этим в свободное от основной моей работы время, я продолжаю известный труд библиографа Ивана Филипповича Масанова (1874 – 1945) ("Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей" в 4 томах, издание осуществлено Всесоюзной книжной палатой в 1957-1960 гг.). Собираю я то, что важнее. Это единственное обширное издание такого рода за все время развития русской и советской библиографии. Ценность его значительна. Исследователи литературы, культуры, искусства к нему обращаются очень часто. Все псевдонимы в историко-лиратурных трудах последних лет даются в расшифровках по "Словарю псевдонимов". Но словарь этот еще не полон. Вот восполнением этим я и занимаюсь, если дело касается псевдонимов дореволюционных авторов.
Но псевдонимы возникают чуть ли не каждый день. Сбор новых псевдонимов, криптонимов, оценонимов и т.д. уже является работой совсем новой. При собирании этого материала я пользуюсь теми же методами, какими пользовался покойный Масанов. Стремлюсь как можно более въедливо, тщательно изучать как ретроспективную библиографию, так и текущую (газетную и журнальную летопись), просматриваю массу журналов, в которых криптонимы имеют место, и ряд других изданий историко-литературного характера. Кроме того, вступаю в переписку с литераторами, о которых знаю, что они могут сообщить мне что-то интересное. В картотеке моей теперь около пяти тысяч карточек с записями расшифрованных псевдонимов. Их число растет из месяца в месяц. А что потом буду с ними делать – пока не решено.
Что имеется в моей картотеке? Псевдонимы из различных источников – к ним относятся,-как правило, псевдонимы дореволюционных писателей. Но в словаре Масанова этих псевдонимов нет. Таким образом, у меня оказались зарегистрированными и помещенными в картотеку псевдонимы даже таких писателей, как Лермонтов, Некрасов, Бестужев-Марлинский, Одоевский, Огарев, Стасов, Станюкович и многие другие. Есть даже одна псевдонимная подпись (в "Нижегородском листке") Максима Горького. Есть один псевдоним Чехова, один – Герцена. Очень много своих собственных расшифровок криптонимов, а также некоторых псевдонимов, в частности, псевдоним "Мст.Тьму-Тараканьский", которым в альманахе "Возрождение" (М., 1922) подписан шарж "Нашествие юмористов". Автором, как мною установлено, является художник М.В. Добужинский. Убежден также, что автором рассказов за подписью "Мастеровой" был А. П. Чапыгин. В "Сибирской советской энциклопедии" имеется статья "Женьшень", подписанная криптонимом "В.Ш. и В.А.". На основании тщательных сопоставлений я прихожу к выводу, что вторым автором является Вл. Кладиевич Арсеньев, а первым – краевед Вл. Болеславович Шостакович. "Сибирскую энциклопедию" я просматривал очень подробно. Арсеньев и Шостакович в ней сотрудничали.
Можно привести и другие примеры, но достаточно этих. Имеются в моей картотеке расшифровки псевдонимов ученых (историков Блаватского, Бахрушина, Щумково, Лурье, Бекштрема и др.), композиторов (Ипполитова-Иванова, Мясковского, Книппера, Солодухо и др.), искусствоведов, литературоведов, писателей Зощенко, Зозули, Заславского, Неверова, Александровского и многих других), революционных и собственных деятелей, философов, экономистов, юристов, языковедов, критиков, педагогов.
Стоит ли продолжать это собирательство?
Думаю, что стоит... Коллекция псевдонимов моя когда-то кому-то послужит на пользу. Только ради этого – кому-то в будущем оказать помощь – я и занимаюсь своей псевдонимикой.
Деловое и суховатое, это письмо взволновало меня. С радостью думалось о том, как чудесно разносторонен рабочий человек наших дней! Кажется, знаком с ним много лет, все в нем ясно – и вдруг... Невольно вспоминаются слова уральских гонщиков: попробуй сочти-ка, сколько граней у самоцветов! Чем больше глядишь – больше граней сверкает, но вот все уже высмотрел, а глянул пристально – еще новая грань, других краше!
1963 – 1965 гг.
Б. Крупаткин