Лир Александр Александрович

    Родился в Саратовской области 15 января 1919 г. в г. Энгельсе. Отец – Лир А.И. был бухгалтером, мать – Лир Д.К. домохозяйкой.

    Детство прошло в г. Саратове, в 1930 г. стал пионером, в 1931 г. переехал в г. Ленинград, в 1936 г. окончил среднюю школу и поступил в Ленинградский институт истории, философии, лингвистики и литературы, который в 1938 г. был присоединен в качестве филологического факультета к ленинградскому Госуниверситету. В 1937 г. вступил в члены профсоюза, на 5-й день войны окончил университет и получил квалификацию руссиста-литературоведа.

Лир Александр Александрович

Лир Александр Александрович

    7 августа 1941 г. был призван в действующую армию и находился на ленинградском фронте до сентября 1941 г. в составе отд. строительного батальона 1055 в качестве командира отделения. В октябре 1941 г. был отправлен в г. Свердловск проходить военную службу, а в апреле 1942 г. работал диспетчером монтажного цеха завода "Уралэлектроаппарат". В июле 1942 г. был мобилизован в строительно-трудовую колонну при Тагилстрое. Работал художником на кирпичном и бетонном заводах треста "Тагилстрой". С 1945 г. работал учителем русского языка и литературы в школах Тагила. С 1962 г. являюсь учителем школы рабочей молодежи №6.

    С 1950 г. печатается в газете "Тагильский рабочий ", с 1968 г. является внештатным корреспондентом этой газеты, помещая на ее страницах статьи на темы вечернего образования, литературные и моральные темы, а также рецензии на кинофильмы, театральные спектакли и новые книги, награжден значком "Отличник на родного образования".

    Василий Овсепьян в газете "Лотос" от 28 мая 1993 г. в статье "Педагог с сердцем поэта" писал: "В нижнем Тагиле Александр Александрович Лир был известен как блестящий знаток литературы и великолепный педагог".

    А.А. Лир мог стать поэтом. Он оставил после себя 12 больших рукописных книг, поэм, стихов, в числе которых поэмы "Сон", "Хромой бес", "Сикстинская мадонна", гражданская и любовная лирика.

    Многие из его стихов, проникнутые необыкновенной теплотой, посвящены товарищам по войне и работе, бесконечно дорогому Ленинграду, далекой, но родной, Волге, где прошло его детство.

    Представляем на суд читателя подборку стихов, автор талантливо передает глубину чувств человека, который несмотря на все им пережитое остался в высшей степени душевным человеком.

    Умер в 1990 году.

 

* * *

Меня задела краешком война -
Я был на фронте месяцы, недели,
Но как всепроникающа она -
Те месяцы меня навек задели.

И дело здесь сейчас совсем не в том,
Что поседела голова до срока:
Мы память о войне в себе несем
Как гарь того жестокого урока.

И тридцать лет военные следы
Все тянутся за мною неотвязно:
То чувствую пожарища я дым,
А то бреду по топи непролазной.

Чем дальше время нас вперед несет,
Тем, может быть, мы горше ощущаем,
Что нам приносит каждый новый год
И что с ушедшим годом мы теряем.

Меня задела краешком война -
Я был на фронте месяцы, недели,
Но испытал я горечь ту сполна -
Как будто до сих пор не снял шинели...

июнь 1974 г.

 

Первый день войны

Мы сидели втроем в ленинградской квартире
И зубрили сто тысяч надоевших цитат ...
Шла война далеко, в незнакомом нам мире,
Гибли там, вдалеке, миллионы солдат.

Ну, а нам, надо было сдать последний экзамен,
И - прощай навсегда, милый наш факультет!
Мы покинем тебя, но навечно ты с нами
Будешь в миг ликованья, в миг печали и бед.

Да, Васильевский остров, ты остался навечно
Вехой самою важной среди многих дорог,
Здесь науки я грыз, веселился беспечно.
Что меня ожидает, знать тогда я не мог.

Мог ли знать я тогда, что багровым закатом
И метелью колючей смерть пройдет над Невой,
Что уйду я на фронт желторотым солдатом,
А домой я вернусь уж с седой головой ...

А пока за столом над конспектом сидели
И привычный держали мы в руке карандаш:
И не знали тогда мы солдатской шинели,
И не знали тогда горький жребий мы наш.

... Но раздался по радио голос далекий,
Взрывом гулким рванулся в тугой тишине;
Полоснул он сердца приговором жестоким,
О начавшейся утром поведал войне.

О, война ... Ты навеки нас всех разметала,
Мы не встретились больше втроем никогда...
Стал я жителем края седого - Урала,
Ну, а Юру сгубила войны той страда.

Полвойны пробежал в рукопашных атаках,
За два года войны насмотрелся всего -
И под Харьковом в кровью окрашенных маках,
В сорок третьем году смерть настигла его.

Он упал, ленинградец, в степях Украины,
И в руке холодеющей стыл автомат ...
Уходили тогда в неизвестность мужчины,
Самой смертью своей вдохновляя солдат.

... Я склонился сейчас над листочком бумаги,
И плывут перед мысленным взором моим
Все пути-перепутья, все бугры и овраги,
Что могилою стали друзьям дорогим.

На своих вы плечах эту тяжесть подняли,
И несли, и несли сквозь огонь и года -
Подвиг ваш повторить суждено нам едва ли,
Но остались вы с нами навек. Навсегда.

Февраль 1975 г.

 

Плач Освенцима

Ты идешь по земле, которую кровь пропитала,
Ты идешь по ковру из людского остывшего пепла...
Сколько плакать ни будешь, все равно твоих слез будет мало
Чтобы ненависть сжечь, что в сердцах наших сталью окрепла,

Посмотри: крематория черные трубы
Поднимаются вверх, словно руки в тоскливом отчаянном жесте...
Жизни не было здесь, не сгорали от неги здесь губы -
Только смерть свой посев собирала на проклятом месте.

Ты идешь мимо страшных музейных витрин,
Где лежат распашонки детей умерщвленных ...
Отрешись от всего, ты представь, что ты в мире один
Среди стен, крематорным огнем опаленных.

А кругом только тени убитых когда-то людей -
Их несметные толпы в барачных проходах застыли:
Обнимают сожженные матери мертвых детей,
Ставших прахом давно, сгустком пепла, страданья и пыли.

Их душили, сжигали, травили проклятым циклоном,
В них стреляли и вешали их на глазах у других...
Разве можно услышать стон четырех миллионов
И покой сохранить среди тех, кто остался в живых?

Ты идешь по земле, на два метра пропитанной кровью,
Все живое хотели убить озверевшие здесь палачи,
Надругались над детством, над совестью и над любовью,
От стыда навсегда здесь оплавились все кирпичи.

Помни, живущий теперь и в далекое завтра идущий,
помните вы, пережившие ужас и страх,
Помните: мир совершенней и лучше
В ваших руках, в ваших делах и сердцах!

 

Элегия

Я - бывший ленинградец,
И не скрою
Что слово "бывший" с болью говорю...
Что на закате
Городу – герою
Я с щедростью солдатской
Подарю!?
Я подарю
Одни воспоминанья,
Что до сих пор
Тревожат сердце мне -

Им и теперь
выплачиваю дань я,
В не ставшей мне родною
Стороне.
Плачу за все:
За сладкую надежду,
Внушенную тобою
Ленинград,
За старую солдатскую
Одежду,
В которой я отправился
В стройбат.
Дворцы и монументы
Из гранита,
И статуй потемневшее литье -
Все неразрывно
С молодостью слито,
Как вдохновенье горькое мое.
Я помню
Все проспекты, переулки,
Брожу по ним,
Как будто наяву
И молодость меня
Под ветер гулкий
Приводит на осеннюю Неву,
Ведет меня путем
Полузабытым
Веками пообтертый
Парапет -
Остался здесь
Навеки знаменитым
Засевший в сердце
Университет.
Но я сейчас там
Никому но нужен,
И город стал холодный и чужой.
Никто не пригласит меня
На ужин
И крышу мне не даст
Над головой ...
Не надо вспоминать,
Совсем не надо,
Что я оставил
Где-то позади! ...
Медаль
"За оборону Ленинграда"
Звенит впустую,
На моей груди.

22 август 1979 г.

 

Ленинградцы

Однажды в глуши, в небольшом городишке,
Провел я по делу четыре денька,
Ну, город как город - все те же мальчишки
И давка мужчин у пивного ларька.

Тот город, естественно, не был на глобус,
Пусть даже огромный, судьбой занесен,
Но, пыль поднимая, ходил в нем автобус,
Как вестник расшатанный новых времен.

Гордились заводом своим горожане
И парой других достопамятных мест;
Я видел там сам помещение бани
И даже какой-то строительный трест.

Ну, словом, там жизнь протекала нормально,
Как наши ребята теперь говорят, -
Не так интересно, не так эпохально,
Но сносно вполне для старух и ребят.

Я жил эти дни у далеких знакомых,
В сердечной семье, небольшой и простой,
В обычных трехкомнатных низких хоромах,
Нам всем надоевших своей теснотой.

Хозяйка мне в городе все показала,
Что можно за несколько дней показать:
От пруда огромного и до вокзала,
До кладбища, где похоронена мать.

На улицах разных людей мы встречали,
И брата они вспоминали тогда, -
А облако тихой и сверлой печали.
Рождалось в душе, как живая вода.

Однажды под вечер мы были на даче -
Тарелку клубники принес на обед
(Да разве он мог поступить бы иначе?)
Уже пожилой, седовласый сосед.

Мы ели клубнику, хвалили, конечно,
И делали это от чистой души...
Я был почему-то растроган сердечно,
Когда оказался в далекой глуши.

Умнее становимся с каждым мы годом,
Что быстро летят над родною страной.
... Вступил я в беседу с седым садоводом
О саде, о жизни его в Омутной.

И он рисовал мне картины событий,
И, слушая этот спокойный рассказ,
я сделал в тот вечер немало открытий,
Палящим огнем озаряющих нас.

Он был ленинградцем! И жил он когда-то
В районе, который до боли я знал,
Где принял высокое званье солдата,
Откуда пошел я в строю на вокзал.

Так мы земляки! И в затерянном этом
Средь вятских лесов небольшом уголке
Я был озарен ослепительным светом,
Мелькнувшим, как молния, там, вдалеке.

О, мой Ленинград ... Ты остался навеки
В душе, искалеченной страшной войной,
В тебе я искал, как в родном человеке,
Поддержку в минуту напасти лихой.

К тебе я всегда бесконечно привязан,
И где бы я ни был – твой облик храня,
Я верность тебе не нарушил ни разу,
И эта любовь согревала меня.

Я помню и Невский, и Марсово поле,
Я помню Невы обомшелый гранит,
Я помню "Аврору" на вечном приколе,
Я помню, как Ленин пред Смольным стоит.

Я помню Кутузова рядом с Барклаем,
Ребристых колонн оглушительный ряд -
Я ездил отсюда звенящим трамваем
И свою Альма Матер лет сорок назад.

Да, здесь я учился тогда, постигая
Минувшие страсти далеких эпох,
А жизнь для меня наступала другая -
Я скоро на долгие годы заглох.

Пока же бродил я по старым бульварам,
Часами любуясь холодной Невой ...
Нет, прожил я юность шальную недаром,
И я ленинградцем отправился в бой.

Был август того сорок первого года,
Когда под стремительный пушечный гул,
Надев сапоги для большого похода,
Из юности в зрелость я сразу шагнул.

Не знал я трагедии страшной блокады,
Но холод и голод изведал сполна,
Мы спали в грязи под огнем канонады,
И праздником редким была тишина.

А в тыл уходили тогда эшелоны,
Везя на Урал ленинградских детей,
И гибли под бомбами русские жены,
Закрыв перед смертью грудью своей.

Нас всех по стране та война разметала,
Но нас приютила российская ширь:
И волжские дали и горы Урала,
И дальний Восток, и большая Сибирь.

То было, известно, нелегкое время,
И мы, не жалея ни жизни, ни сил,
Бок о бок работали сутками с теми,
Кто нас так радушно тогда приютил.

Но вот миновали военные беды,
И в щели заполз притаившийся враг,
Согнулся под тяжестью флага Победы
Поверженный в прах горделивый Рейхстаг.

Сломали хребет мы фашистскому зверю,
Вернулись к станкам и раздолию нив,
Но болью в сердцах отдавали потери,
В великую тризну наш пир превратив.

А мы, ленинградцы, надолго остались
В таких городишках, а то и в селе,
И лишь единицы домой возвращались,
К Неве и Фонтанке, к родимой земле.

Но где б мы ни жили, в каких бы глубинках,
Какой бы нам жребий на долю ни пал -
Я вижу себя в довоенных ботинках
Идущим в строю на Варшавский вокзал.

Картины, картины, картины, картины! ...
Они, как живые, стоят предо мной,
Они сохранились из той половины
И века, и жизни, разбитых волной.

Пока я живу, я тебя не забуду,
О, мой Ленинград, моя радость и грусть;
Твою красоту я, подобную чуду,
Как оду из камня, твержу наизусть.

Волнуют нас эти далекие встречи
Седых земляков, доживающих век ...
Представь, положа ему руки на плечи,
Что снова растаял губительный снег.

И вновь наступила, как было когда-то
В природе и жизни большая весна,
И вновь повторились событья и даты,
И невская лижет ступени волна ...

1976 г.

 

Майданек

Сюда, под бесформенный камень,
Идут миллионы людей,
И каждый здесь держит экзамен
Пред совестью гневной своей.

Я вижу, как в гневе едины
Восстанут в крови и золе
Сгоревшие в печи мужчины,
Зарытые тайно в земле.

Как женщин иссохшие груди.
Безумство в глазах матерей
проклятием явятся судьям,
Убивших невинных детей.

Стоят молчаливо бараки,
Угрозой живущим полны,
И кто-то здесь высадил маки,
Как знак отошедшей войны.

Пылают цветы от восхода
А кровью встречают закат -
Бессмертная память народа
О славе погибших солдат.

Август 1974 г.

 

Реквием

Стоят в городах обелиски,
Стоят по Европе по всей.
Сверкают на мраморе списки
Погибших советских парней.

Отчизна, запомни могилы,
Навеки укрывшие их -
Еще не расцветшие силы
Сынов бескорыстных твоих.

Поставили добрые люди
На память о них - обелиск -
Под пули подставивших груди,
Пошедших на подвиг и риск.

И мертвые страха не ищут
И не покинут тех мест...
Они никогда не обнимут
Своих поседевших невест.

... Тревожат военные даты
А в городе нас, и в селе, -
И шепчут в могилах солдаты
В далекой, холодной земле:

- Под тяжестью смертного груза
Мы многие годы лежим...
Пришли мы сюда из Союза,
И мертвые, вечно мы с ним! ...

Цветы на граните

Ты лежишь под гранитом,
Неизвестный солдат,
Русским парнем убитым
Четверть века назад.

Как назвали родные
При рожденьи тебя?
Долголь пули шальные
Обходили тебя?

Захлебнулся ль в атаке
Ты в смертельном броске
И свалился на маки
С автоматом в руке?

Или грудью с медалью
Командира закрыл
И горячею сталью
Исковеркан ты был?

Ничего мы не знаем
Столько лет о тебе
Хоть толкуем за чаем
О солдатской судьбе.

И бывает, что горькой
Потрясенный судьбой,
Я хочу с новой зорькой
Тоже ринуться в бой.

Захлебнулся б в атаке
Я в смертельном броске,
Я б свалился на маки
С автоматом в руке.

Я бы грудью с медалью
Командира закрыл,
А горячею сталью
Исковеркан я был.

Ты лежишь под гранитом
У кремлевской стены,
Сразу став знаменитым,
Сын великой страны.

Как к бессмертной святыне,
На крови и огне,
Подъезжают машины
К той старинной стене.

Женихи и невесты,
Начиная свой путь,
Обязательно в место
То спешат заглянуть.

Широка эта тропка:
Почитай: весь народ
То печально, то робко
К той могиле идет.

К ней идут молодые
И идут старики -
Генералы седые,
Рядовые стрелки.

К ней идут кавалеры
Боевых орденов,
И идут пионеры
Изо всех городов.

Поклонись, молодая
В новобрачной фате:
Он, тебя защищая,
Пал на той высоте.

И во имя идеи,
Что над миром звенит,
Здесь кладут орхидеи
На зеркальный гранит.

И венки, и букеты,
Одинокий цветок -
И любовь, и приветы,
И великий урок.

И пылает свобода
Негасимым огнем ...
Вечна память народа
О солдате своем!

Июль, 1974.

 

* * *

В тридцатые годы мы рано взрослели,
Сама обстановка нас делала старше,
И мы наготове держали шинели,
И в сердце гремели военные марши.

С зеленою сумою противогаза
Мы были, пожалуй, тогда неразлучны...
Ползла по Европе фашизма зараза,
Нам в тире патроны давали поштучно.

А дети рождались, а дети, смеялись
И грызли науки за школьною партой.
А в штабе уже командиры склонялись
подолгу сидели тревожно над картой.

И рвались снаряды в стране Дон Кихота
И слали товарищей за Пиренеи ...
И дома кипела большая работа -
Скорее! Скорее! Скорее! Скорее!

Историей ставшее давнее время!..
Ну, как подвести откровенно итоги:
Не встретиться мне никогда уже с теми,
Кого растерял на военной дороге.

Одни еще, может быть, где-нибудь живы,
Другие лежат в позабытых могилах,
Склонились над ними плакучие ивы,
Грустя о друзьях моих, давних и милых

А жизнь не стоит, не застыла на месте,
На плечи легли нам другие заботы,
Мечтаем мы снова, с погибшими вместе,
О новых свершеньях великой работы.

Свобода идет по старушке-планете,
Сердца миллионов надеждою греет -
о-прежнему слышим мы лозунги эти:
Скорее! Скорее! Скорее! Скорее!

 

 

Главная страница