Из воспоминаний старого лесничего
Аман Карагайский
Специально выделенного управления государственными имуществами Тургайской провинции тогда еще не существовало. При военном управлении провинцией было лесное отделение, во главе которого стоял старший запасной лесничий, другой лесничий в такой же должности стоял во главе бригады таксаторов, состоящей из таксатора и четырех межевщиков.
Леса находились по преимуществу в северной части провинции, и только незначительная их часть располагалась в южной. В северной части преобладали сосновые и березовые массивы, растущие отдельными группами от ? до 5 десятин (местное название "колки"), был молодой березняк не старше 30 лет. В южной части провинции доминировал ивняк, растущий по берегам реки Урал - поясами от 50 до 100 саженей ширины и кое-где одиночные дубы.
Растущая в северной части провинции сосна была так же сгруппирована "колками", но лишь в четырех местах - при этом два больших массива занимало пространство каждый около 70 тысяч десятин, а два меньших один - около тысячи десятин, другой - около четырех тысяч десятин. Один из первых, расположенный на крайнем юге назывался "Аман Карагайский". Он находился на караванном пути из Ташкента в Троицк. С киргизского языка его название переводилось: "здравствуй сосна", так как действительно на этом пути только в одном месте и встречалась сосна. Интересно, чем можно было бы объяснить, что лишь в этих четырех местах можно было наблюдать сосредоточение сосновых колков и то на таких значительных расстояниях? При этом березы в тех лесных массивах не выступали, в свою очередь, наоборот, там, где выступала береза - не было сосен. Я объяснял себе это явление родом почвы, где был чернозем, на более влажных местах можно было встретить березу, а сосну только на песчаных, сухих землях. Возможно, были и другие причины, но я не умел этого объяснить. Как не умел истолковать, почему группы сосен появляются на расстоянии, отдаленном друг от друга на 400-500 верст, и на таком же расстоянии от уральских лесов.
Первые два года я работал в северной части провинции. Нужно было зарегистрировать и нанести на карту, рассеянные по степям березовые массивы. Четыре межевщика на расстоянии 8 верст один от другого по компасам вели линию строго на север. Из-за слабой залесенности мы могли поставить столбы лишь через версту, а если в бинокль на горизонте мы видели группу деревьев, то обмеряли ее и наносили на план. Так как это был молодой березняк, то таксаторские работы практически не велись, оставалось только руководить работой межевщиков.
Не удивительно, что в таких условиях, начальник бригады, имея более важные дела в правлении, за три года посетил бригаду только один раз и то на несколько дней, как говорится для очистки совести. Таким образом, с самого начала я фактически выполнял функции бригадира партии, невозможно было с каждым вопросом обращаться к руководителю, который находился на расстоянии 1 200 верст от партии, а та, в свою очередь иногда пребывала в двухстах верстах от ближайшей почты. Потому все выплаты и проверку работ осуществлял я.
Наша работа, при которой мы нередко оказывались отдаленными от жилых мест на 100 и более верст, подразумевала кочевой образ жизни. Ночь я проводил в тарантасе, в котором вез не только постель и провизию, но и такие необходимые вещи, как ведро, чайник, котелок и т.д. Межевщик и помогающие ему рабочие, имели несколько подвод для перевоза багажа и провизии, так как на работу они выходили на несколько недель. На второй год службы в этом лесничестве моя жизнь несколько стабилизировалась. Мне приходилось совершать разъезды по 50 и более верст, и я нашел постоянное жилище - поселился в юрте у киргиза. Близость Оренбургской губернии дала возможность устроить вопрос с провиантом для рабочих бригады.
На третий год работ я приступил к устройству Аман Карагайского массива. На его территории уже были построены сторожки, а потому кочевая жизнь закончилась. Мы даже пекли свой хлеб, который заменил надоевшие сухари. Моя сторожка располагалась неподалеку от озера с множеством птичьих обитателей. Охота на птиц давала возможность разнообразить меню и служила приятным развлечением. На этих озерах (почти все они были соленые) можно было встретить несколько видов уток, гусей, лебедей, журавлей, а иногда и бакланов. Двухчасовой прогулки по озеру в лодке хватало, чтобы сделать запасы на несколько дней не только для меня, но и для межевщиков и рабочих.
Мой проводник никак не мог примириться с тем, что я не стреляю в сидящих или плавающих птиц, так как тогда одним выстрелом можно было бы убить несколько штук, а так: жаль патрона на одну штуку.
Впрочем, так как вместе с межевщиками и рабочими нас было много, то мы могли позволить покупать баранину у местных киргизов. Из-за жары, которая доходила до 50о С нужно было мясо съесть за один раз, что требовало участия нескольких человек. Я должен сказать, что такой вкусной баранины, приготовленной по-киргизски, я в жизни не едал.
После окончания летних работ мы уезжали для написания рапортов о проделанной работе в Оренбург.
В то время, а именно в 1892 году, в Восточной России был большой неурожай, а вдобавок осенью началась холера. Правительство приняло меры, чтобы помочь голодающим. Надо же было такому случиться, что моего начальника вызвали в Петербург, где он разрабатывал проект организации управления государственными имуществами степных районов Западной Сибири заселенных киргизами. Я замещал его в течение четырех месяцев. Однажды я получаю из лесничества протокол о растрате леса на сумму в несколько тысяч рублей. Киргизский скот, который обычно зимует в лесу, от голода съел предназначенную на продажу вырубку ивняка. О таком большом ущербе необходимо было поставить в известность Лесной департамент. Бумаги в Министерство шли за подписью губернатора, который, когда ему предложили подписать это уведомление, вскочил разгневанный, воскликнув: "Как это возможно, мы кормим голодных и с них же должны содрать такую сумму! Что о нас люди скажут, так ведь все газеты о нас напишут и высмеют, сделайте что-нибудь, чтобы это дело уладить без шуму".
Так как этот ивняк, который съел скот, обычно покупали киргизы того же аула, то я посоветовал им уплатить в казну государственную цену ивняка, что-то около 400 рублей. Затем провести эту сделку через торги. Для оформления этих действий необходимо было согласие лесничего, я выслал ему полуофициальную просьбу об улаживании этого дела.
Этот случай я привожу в качестве доказательства, что и в те годы власть считалась с мнением обывателей, газет, а в какой-то мере и подчиненных.
За три года я доказал, что могу работать самостоятельно, и мой начальник подал прошение о предоставлении мне места старшего таксатора и бригадира партии. Из департамента пришло распоряжение о назначении меня в Екатеринбург - руководителем работ в лесах горного департамента, но вот должность старшего таксатора я получил лишь спустя три года.
Илимский царь
Зима в Екатеринбурге. Поездка министра сельского хозяйства Ермолова по Уралу. Назначение в Нижнетагильский горный округ.
Часть казенных лесов на Урале была приписана к фабрикам. Оставаясь в управлении Горного департамента, они были разделены на несколько десятков лесничеств. Местное правление лесами оставалось в полной зависимости от Главного Уральского правления в Екатеринбурге. Эти леса должны были обеспечивать нужды заводов. Доставлять им все необходимые лесоматериалы, в том числе и топливо. Так же удовлетворять потребности местного населения, которое имело некую квоту на древесину и в ее объеме получало лес не по рыночным ценам, а по особо установленной цене.
Для устройства хозяйства в этих лесах из Лесного департамента были направлены две дружины, состоящие из двух младших таксаторов, шести межевщиков и бригадира. По стечению обстоятельств, все, в том числе и бригадир, были поляками.
Зимой в Екатеринбурге, когда бригады были заняты составлением рапортов о произведенной работе, вместе с местными лесничими собиралось до 17 человек поляков лесничих. Всех нас связывали теплые, дружеские отношения.
В наш круг входил и инспектор лесоустройства Пермской губернии (поляк), который в качестве представителя от Лесного департамента наблюдал за лесным хозяйством, расположенном на территории Горного департамента. Ему принадлежал решающий голос при назначении бюджетов на вырубку лесов, как казенных, так и посессионных.
Устройство лесного хозяйства производилось на основе инструкции для лесов Лесного департамента, здесь введено было хозяйство вырубочное с обновлением боковым самосевом.
В течение 1893 года я выполнял задание устройства лесов Юговского лесничества, территория которых превышала 30 тысяч десятин. В этом месте мне хотелось бы привести факт, подтверждающий курсирующую легенду, что в давние времена, чтобы запомнить пограничные знаки, кое-кому из рабочих, обычно молодым хлопцам, всыпали от пяти до десяти розог, в зависимости от настроения межевщика. Я был свидетелем такой сцены: межевщик не был уверен, здесь ли находится нужная пограничная яма. Тогда отозвался один из рабочих: "я хорошо помню, здесь Петруха получил десять розог - полковник был очень строгий" (в те времена, и лесничие, и межевщики были военными). На мой вопрос, где же яма? - он ответил, что скоро до нее дойдем.
Мой рапорт о произведенных работах в Юговском лесничестве, их исполнение, предоставленные планы измерений и хозяйства, обратили на меня внимание не только коллег лесничих, но и начальства, а в частности, инспектора лесоустройства.
Видимо, в качестве награды за это отличие я в 1895 году был назначен руководителем для окончания работ, начатых местными силами, но не законченные должным образом.
Работы велись на склоне Уральских гор. Гористые склоны и отсутствие дорог делали невозможным вывоз готовой продукции фурманками. Горы пересекала железнодорожная ветка Пермь- Екатеринбург, по обе стороны хребта для эксплуатации был выделен лесной пояс шириной 40 десятин. Лес был предназначен для выделки древесного угля. Необходимо было построить в нескольких местах печи, чтобы уже готовый уголь вывозить до железнодорожной станции, а оттуда железной дорогой до завода в Кушве. Леса этого комплекса состояли из 250-летних елей и требовали незамед лительной эксплуатации. Выруб леса был запроектирован на 30 лет, и сообразно с этим планировалось строительство печей.
По стечению обстоятельств, в том году министр сельского хозяйства Ермолов с многочисленной свитой совершал ознакомительную поездку по Уралу. Видимо, будучи в курсе, что в горнозаводских лесах хозяйничают не столько лесничие, а в большей степени инженеры, главное внимание министр обратил на лесное хозяйство. Когда министр узнал, что по пути сможет ознакомиться и с таксаторскими работами, он остановил поезд, и затребовал меня. Я должен был проинформировать его о состоянии работ и на месте показать, как они производятся.
Не думаю, чтобы это слишком понравилось господам инженерам - министр требует рапорта и разъяснений от таксатора, а не от них.
В ходе обзора работ мы наткнулись на речку и груду камней и песка. Ермолов спросил, что это значит, я ему ответил, что это золотой прииск, но сегодня по случаю праздника никого здесь нет. По его просьбе я продемонстрировал господину министру орудия золотоискателей, и хотя инженеры пробовали меня оттеснить, но он обращался исключительно ко мне.
После осмотра работ меня пригласили присоединиться к свите министра в его поездке до Кушвы, там мы находились три дня. Из них львиную долю времени Ермолов посвятил встречам с лесничими, расспрашивая их о состоянии хозяйства и об условиях их службы.
На одном из таких совещаний присутствовал и Главный начальник уральских горных заводов, имеющий некоторые права министра, уже пожилой человек, еще хорошо помнящий времена крепостного права. Он, принимая в своем кабинете чиновников до VI класса включительно, не предлагал им садиться, и сам, также разговаривал стоя. И когда на одной из вышеназванных встреч господин министр попросил, чтобы мы заняли свои места, то, так как главный начальник не сел, то и он вынужден был простоять с нами все полуторачасовое совещание, но на следующем он уже не появился.
В качестве свидетельства доброжелательного отношения министра к лесничим, приведу следующий факт. Одним из лесничих нашего лесничества был 80-летний старик, занимавший этот пост еще со времени крепостного права. Коллеги лесничие дали ему прозвище "царь илимский". Его лесничество находилось в верховьях реки Чусовой. Местное население жило тем, что занималось строительством барж, которые, сплывая по реке, забирали с каждого завода железо. За работу они во время крепостничества, получали из лесничества продукты. Так как на месте ничего не родилось, то зимой продукты привозились из Екатеринбурга. Однажды, местные устроили что-то вроде забастовки, и лесничий объявил им, что продуктов не выдаст, пусть дохнут с голоду, "он здесь царь". Об этом инциденте стало известно в полиции, у которой видимо работала на местах разведка, а лесничий на все последующие 50 лет службы так и остался "илимским царем" Потому, когда он представился господину министру, тот с улыбкой сказал "очень приятно познакомиться с илимским царем". После окончания полевых работ на вышеуказанном объекте, в первых днях сентября я приступил к ревизии плана хозяйства в лесничестве Монетона.
В то время управляющий Нижнетагильскими заводами Демидова обратился в Лесной департамент с просьбой о назначении в их посессионные леса таксаторской бригады, которая бы установила нормы годовых вырубов. Из-за недоразумений, происходящих из года в год, касающихся объема вырубки лесов, заводы не могут гарантировать аккуратной доставки рельсов и железа для строящейся транссибирской железнодорожной магистрали.
Находящийся в Екатеринбурге инспектор лесоустройства получил распоряжение не только предоставить план работ, но так же подготовить инструкции для устройства хозяйства в посессионных лесах. Он предложил мне в качестве старшего таксатора стать руководителем таковых работ. Одновременно я должен был принять участие в разработке проекта этой инструкции. Я охотно принял это предложение и с весны 1896 года приступил к лесоустройству хозяйства Нижнетагильского горного округа.
В нижнетагильских лесах
Леса Нижне-Тагильского горного округа. Переход на частную службу.
Устройство лесов в Нижне-Тагильском горном округе было запланировано проводить в течение пяти лет. Для исполнения этих работ Лесной департамент делегировал двух старших таксаторов в качестве руководителей бригад и пять младших таксаторов. На их содержание управление округа вносило в депозит департамента причитающееся им содержание. Геометры в количестве от 15 до 18 человек, также как и рабочие, были с заводов.
Стоимость работ согласно бюджету была рассчитана на четверть миллиона рублей, что на пространстве в 769 десятин составляло 32 копейки на десятину.
Контроль над работами был поручен вышеназванному инспектору. Последний закупил в Петербурге геодезические и таксаторские инструменты и все, необходимые для работ принадлежности. Моей задачей было на месте нанять межевщиков. Из-за нехватки специалистов и вообще рабочих рук это было нелегко исполнить. Правление округа правильно рассчитало, что в этом отношении я буду более компетентен, чем оно само, так как не оно будет отвечать за нанятых межевщиков.
Леса Нижнетагильского посессионного горного округа лежали в Верхотурском уезде и занимали восточную часть уральских гор.
Их протяженность с севера на юг составляла 180 верст, а с востока на запад от 40 до 90 верст. Леса сосновые, еловые и березовые, с одиночными лиственницами и пихтой, обширные торфяные болота, поросшие карликовой сосной и кое- где кедром, а так же топи, которые преодолеть можно было только зимой.
В северной части округа, менее гористом преобладали сосновые леса, а в южной, расположенной выше уровня моря еловые.
Леса округа были предназначены для обеспечения нужд заводов и рудников по добыче железа, меди, золота, платины, драгоценных камней, а так же для горнозаводской железной дороги (протяженностью 100 км) и заводоуправления администрации - обеспечение их древесным углем, топливом, лесостроительными материалами. Местное население имело возможность покупать некоторое количество леса по таксаторской цене, доход из этого источника шел в государственную казну.
Посессионные леса были административно поделены на шесть лесничеств.
Я и второй руководитель таксаторской бригады вели работы отдельно один от другого. Несмотря на трудные условия, нам удалось их завершить за шесть лет.
В свое время, в степях, я считал, что переживаю лишения, когда во время таких же работ был вынужден ночевать в тарантасе и страдать от недостатка воды. Здесь же воды было более чем достаточно, а спать я был вынужден на земле. К месту работ зачастую надо было пройти 20-30 верст. При себе надо было иметь запас провизии на одну-две недели работ. В лучшем случае такой переход совершался на лошадях. На весь округ лесных сторожек было не более десяти, и находились они в местах наиболее безлюдных, потому межевщики, пользуясь тем что, материал был под рукой, часто строили на время работы избы.
Из этих 679 тысяч десятин на мою партию пришлось 370 тысяч.
За несколько месяцев до окончания работ Главноуправляющий нижнетагильскими фабриками предложил мне перейти на частную службу и занять место главного лесничего. Одновременно я получал место штатного учителя: ботаники, межевания и лесного дела в местной горнозаводской школе, а значит, мог не прерывать стаж работы в лесной ведомстве, который в будущем сулил хорошую пенсию. Мой предшественник, человек пожилой и больной, давно уже просил об отставке, но Главноуправляющий, по просьбе инспектора лесоустройства, имея в виду мою кандидатуру, воздерживался от предложения до окончания мною таксаторских работ.
Передо мной открывалось широкое поле деятельности в лесах нижнетагильского посессионного округа и собственных лесах Демидовых, находящихся в Пермском и Соликамском уездах. Вместе, с 679 тысячами десятин Тагильского округа они составляли без пяти тысяч миллион десятин. К тому же Нижний Тагил, место резиденции главного лесничего, насчитывал более 40 тысяч жителей. Располагался при железной дороге Пермь-Екатеринбург, что также имело значение, так как мои дети учились в гимназии в Перми. По этим причинам в июне 1901 г. я принял на себя исполнение предложенных мне обязанностей главного лесничего и учителя в горнозаводской школе, с тем условием, что таксаторские работы будут окончены под моим руководством.
Ян ВИЛЬЧКОВСКИЙ.
Литература: Журнал "Уральский следопыт", №4, 2004.