Человек живет, пока живы люди

    Ряды сторонников создания литературного музея имени Булата Окуджавы в нашем городе по адресу: ул. Карла Маркса, 20А, где в тридцатые годы проживала семья поэта, пополняются. Недавно в их число вошел профессор, доктор технических наук, заведующий кафедрой Нижнетагильского технологического института – филиала Уральского федерального университета В.М. Грузман. В 1962 году он стал инициатором приглашения в наш город поэта Булата Окуджавы. В 1964 году его мечта сбылась. Булат Шалвович приехал в Нижний Тагил и успешно выступил во Дворце культуры Уралвагонзавода и в редакции газеты "Тагильский рабочий". Затем Вячеслав Моисеевич встречался с поэтом 16 октября 1988 года в Москве и в 1994 году в Нижнем Тагиле. О том, как это было, он рассказал в своей статье "Человек живет, пока живы люди", опубликованной в 2006 году в третьем выпуске альманаха "Голос надежды", который вышел в Москве тиражом две тысячи экземпляров, в Нижнем Тагиле его имеют всего несколько человек.

Василий ОВСЕПЬЯН, член Союза писателей России

    Я учился в аспирантуре, работал в литейном цехе и писал стихи. Как и многие тогда, был романтиком, разумеется, советским, революционным. Пожар революции освещал все мои помыслы и представлялся грандиозным праздничным фейерверком. А творцы этого праздника – бескорыстными, твёрдыми, как скалы, героями. В то благословленное время я был холост, и у меня было много подруг, за что я благодарен судьбе и могу вполне достоверно уточнить древний совет "не имей сто рублей..." утверждением "...а имей сто подруг". Одна из моих подруг – журналистка, работала в заводской многотиражке. Обычно после ночной смены (спать после ночной, утверждаю по праву, практически невозможно) я приходил к ней, читал свои стихи и беседовал с пожилым секретарём газеты Ильёй Жемчуговым. Стихи собеседникам нравились, а редакциям московских изданий – нет. Оттуда приходили предельно вежливые отказы, где совершенно справедливо указывалось на слабость моих произведений, в частности, на обилие реминисценций; да и назвать их полностью искренними было нельзя. Например, такие: "Я время прихода в цех люблю, как любят вино. // Мне жаль становится тех, кому оно не дано". Это – про огромный, неотапливаемый цех, куда к двенадцати часам ночи я долго добирался зимой на списанном в Ленинграде деревянном трамвае времён Октябрьской революции, тоскуя, что мне не придётся согреться и по приезде. Через год-два, так и не прославившись, стихи я писать перестал. А зря:

    Поэзией высокой наслаждаться.

    Я понял это много лет спустя, когда меня попутал тот самый бес и стихи вернулись. Но теперь на стихи провинциального, но гордого профессора московские редакции не отвечали, несмотря на то, что, отрекомендовавшись, я просил объяснить несколькими словами, в чём их неумелость. Молчание московских редакций, особенно толстых журналов при их сегодняшних тиражах, можно расценить (да простит меня мой уважаемый редактор) как выражение психологического изуверства. И дело не в личной обиде, а в сопереживании. Любой стихослагатель, даже самых уродливых виршей, слагает их сам. Это часть его души, как ребёнок часть матери, его дети, которых он посылает на консультацию в столицу, а они там бесследно исчезают.

    Итак, я ухаживал за девушкой и беседовал с пожилым секретарём. Он работал в редакции ещё до войны, когда, по моим предположениям, ещё ходили по стране настоящие коммунисты. (Среди моих современников настоящие мне не встречались). Однажды Илья рассказал об одном из них – парторге строительства Вагонзавода Окуджаве, который был личным другом Сталина (у него были семейные фотографии с Иосифом Виссарионовичем). Дескать, перед казнью он написал кровью на стенах камеры: "Товарищ Сталин! Погибаем без вины!"

    Во всём виноват Сталин: и в исчезновении старых большевиков, и в сегодняшних наших проблемах (а не Чубайс).

    Спустя короткое время (ну, как тут мистиком не стать!) на четвёртой странице "Комсомолки" я обнаружил разгромный подвал о пошляке с гитарой по фамилии Окуджава, разлагающем своими упадническими песнями нашу славную советскую молодёжь. Сердце ёкнуло: а не сын ли это Шалвы Окуджавы? "Сын, сын!" – уверил меня Илья, и что-то содрогнуло мою душу. Что – тогда я не осознавал, теперь понимаю: ощущение нелинейности бытия. В молодости жизнь представляется прямой восходящей линией. Как так? Отец – идейный коммунист, а сын декадент. Надо помочь!

    И я написал в "Комсомолку" письмо примерно такого содержания:

    "В тридцатые годы на нашем заводе парторгом ЦК работал Шалва Окуджава. Старшие товарищи вспоминают его как настоящего коммуниста – убеждённого борца за светлое будущее. Недавно из ваших публикаций мы узнали, что его сын Булат сбился с пути отца: бродит по Москве с мещанской гитарой и поёт унылые песни. Мы хотим помочь Булату и приглашаем посетить наш завод коммунистического труда. Пусть посмотрит, как трудится молодёжь на прекрасном заводе, который строил его отец".

    Свою фамилию не ставил, а ввиду общественной значимости письма подписал его у секретарей комсомольской организации завода без каких либо затруднений. Меня знали: совместно с художником Веней Карлиным я выпускал сатирическую газету БОКС (Боевой орган комсомольской сатиры), пользовавшуюся среди трудящихся завода большой популярностью. Настолько большой, что спустя некоторое время её закрыли. Удивительно, что не сразу. Первый номер открывался таким предупреждением:

    Отныне мы будем руками сатиры.

    Я отправил письмо и, не дожидаясь приезда Булата, начал поиски информации о нём. В результате, когда у меня появилась бобина с записью песен Окуджавы и магнитофон "Астра", я обнаружил, что Булат – наш человек: "Я всё равно паду на той, на той далёкой, на гражданской", – и что песни его совсем не упаднические. Они (как я тогда сформулировал) – человечные. "Бывало часами стоишь во дворе, слушаешь: где-то играет скрипка", – вспоминал поэт Луговской. А я вспоминаю, как приходил с работы, тут же включал магнитофон и часами слушал Окуджаву. На фоне многочисленных тогдашних барабанов звучала скрипка. Он пристально и сочувственно рассматривал отдельные деревья в марксистском социальном лесу, не противопоставляя их лесу. Он первым крикнул солдатскому строю: "До свидания, мальчики!.. Мальчики..." И он же призвал: "Ах, не прячьтесь вы, будьте высокими!" Он впервые увидел мозолистую руку у страсти, а не у представителя героического рабочего класса Ваньки Морозова.

    Всем своим знакомым (как много их тогда было!) я рассказывал о записях Окуджавы. Оказалось, что многие знают о нём и сами имеют его записи. А на моё письмо из "Комсомолки" никакого ответа так и не пришло. И я уже забыл о нём, когда в апреле 64-го года одна знакомая Вени Карлина, которую он почему-то звал Пантера Ивановна, сообщила, что в Тагил приехал Булат Окуджава – в гости к её соседям Чевардиным, и дала их номер телефона.

    Мы позвонили – ответила женщина. Представившись комсомольцами, сообщили о желании молодёжи завода встретиться с Булатом. "Знаю, – сказала она, – Ашхен Степановна писала, что из "Комсомольской правды" ей передали приглашение Булату, однако он не желает встречаться, но вы приходите завтра, к 12 часам, и мы его уговорим".

    В назначенное время Булата у Чевардиных не оказалось: где-то задерживался, и мы получили возможность познакомиться с ними поближе. Михаил Васильевич в тридцатых был секретарём партийной организации Уралвагонзавода и, разумеется, вскоре за это поплатился. Теперь он предпочитал молчать. Во всяком случае, при нас. А у Любови Васильевны полностью отсутствовал комплекс "мясорубки" тридцать седьмого. Она была открыта, словоохотлива, спокойна и доброжелательна. Л.В. рассказала, какие прекрасные люди были родители Булата, по прибытии на стройку поселившиеся с ними в одной квартире; какое идейное, честное было то время. Запомнилось, что Ашхен Степановну звали "Женщина счастливой наружности" (северная "наружность" Л.В. тоже явно не была обделена счастьем), что она работала бухгалтером и зарабатывала больше, чем Михаил Васильевич – из-за партмаксимума. Также запомнилось, как на стройку приезжал секретарь обкома Кабаков и садился в кружок где-нибудь на лужайке беседовать с рабочими, и какой образцовой была семья Чевардиных. Электронная версия historyntagil.ru. Отец – рабочий, участник революции 1905 года – буквально молился на Советскую власть, все три сына его стали активными коммунистами. Отца и одного из трёх сыновей – секретаря обкома комсомола Челябинска – расстреляли, остальных – не успели: произошла смена палачей. Новые палачи заменили старые жертвы новыми, разыграв при этом сцены торжества справедливости.

    Наконец, пришёл Булат с женой, и Л.В. вышла в прихожую.

    – Ну, как погуляли?

    – Неплохо, – ответил Окуджава, – да только у подъезда к нам приставали какие-то собачники. Но увидели, что мы люди, и отстали.

    (По дороге к Чевардиным мы видели неподалёку Пантеру Ивановну и несколько таких же дамочек с невостребованной страстью).

    – А у нас ещё двое, – сообщила Л.В. (Я чуть было не проглотил окурок. Тогда курение не считали опасным, и мы с Михаилом Васильевичем смолили вовсю, не выходя из комнаты.) Но добавила: – Они хорошие, они комсомольцы.

    От волнения я толком Булата не рассмотрел и сейчас совершено не помню первого впечатления от его облика. Помню только его спокойную неприветливость.

    – Я приехал в Тагил навестить близких моим родителям и мне людей, – сказал он. – В мои планы не входит публичная встреча, тем более что память о моём отце здесь утеряна. Мы зашли в кинотеатр, где в фойе фотография трёх руководителей Вагонстроя – двое названы, а мой отец нет.

    Я ответил, что мы в этом не виноваты. Наоборот, пытаемся что-то сделать, например, предложили переименовать проспект Сталина в проспект Окуджавы. За нас горячо вступилась Л.В., и Булат согласился назавтра вечером выступить. Оговорив, чтобы пригласили только простых любителей поэзии, без всяких официальных лиц. Денег никаких не надо, нужна простая семиструнная гитара.

    Окрылённые, мы прибежали к нашей доброй знакомой Нине Черемных, великолепной рыжеволосой девушке и художественному руководителю Дворца культуры. Тут же, без оговорок, без звонков к вышестоящему начальству она подписала двести пустых приглашений, а Веня к утру заполнил их каллиграфическим почерком. В первую половину дня все билеты были розданы, а вечером с гитарой я зашёл к Чевардиным за Булатом.

    По дороге во Дворец он ничего у меня не спрашивал. Вероятно, после общения с молодыми учёными новосибирского Академгородка, откуда он приехал в Тагил, ему был неинтересен заводской комсомольский работник, за которого он меня принимал. Я тоже не приставал к нему с вопросами – из-за опасения показаться навязчивым.

    Мы зашли в кабинет Нины, но её там не оказалось, зато вдоль стен сидело всё идеологическое начальство завода во главе с секретарём парткома Иваном Хромовым. (После выступления Булата на мой вопрос о впечатлении он ответил: "Нытик!") Мы оказались в кругу молчаливых зрителей, с любопытством разглядывающих Окуджаву. Нам не предложили присесть, никак не обратились, и мы, естественно, поспешили выйти в коридор, где и дождались Нину.

    Я подготовил вступительное слово. Хотел сказать о человечности стихов Окуджавы. Однако за кулисами оказался солидный человек, которому пришлось уступить свою роль. Что он говорил, не помню. Кажется, о том, что Булат учился вместе с ним в школе.

    Булат начал не спеша, как бы нараспев, негромко с того, что он гулял сегодня по этому прекрасному городу и вспоминал море бараков и землянок на его месте и людей, которые приехали из благоустроенной Москвы совершенно бескорыстно, отдавая все силы созиданию нового. А про них забыли. Когда-нибудь вы вспомните их, захотите создать свой музей, но кроме кости мамонта и старого молотка, поместить в него вам будет нечего.

    А потом он читал стихи. О, как он их читал! Он читал без гитары, но ритм и мелодия его голоса приумножали богатство образов и мыслей его поэзии. Симпатичный мне и уважаемый мною поэт Юлий Ким почему-то заявил: "Не ищите в поэзии мысль". Я не могу с ним согласиться, я уверен:

    Укором для вас и отрадой.

    Прошло сорок лет, а образы и мысли стихов, которые он читал, я всё ношу на плечах моей памяти. Как отрадно было слушать в его исполнении напечатанные в свежем номере "Юности" стихи: "Уважайте маляров...":

    И ммыльнице молюсь и ммельнице...

    Насколько глубже проникали в сердце и голову эти строки, недавно довольно спокойно читанные. А потом были прекрасные стихи, ранее мне не знакомые и больше никогда не встреченные, пропитанные мыслями и образами:

    который в спирту намок.

    Разумеется, я не помню их полностью, но отдельные строки запомнились навсегда с того вечера.

    Я, нижеподписавшийся, ненавижу всякие слова... – и т. д.

    А постоянным, периодически возникающим мне укором, когда гнев захлёстывает душу, и я начинаю вести себя не как положено настоящему профессору, стали прочитанные тогда Булатом в малом зале Дворца культуры стихи о Павле I. В них рассказывается, как на дворцовой лужайке перед Павлом разыгрываются слащавые пасторали. Его тошнит от этой сладости, ему хочется встать и обложить всех крутым матом. И он уже привстаёт в кресле, но тут же вспоминает: "Нет, не могу, я – Павел Первый", и снова садится. Эта единственная запомнившаяся из стихотворения строка иногда помогает мне.

    К концу первого отделения и приставные стулья не смогли вместить всех слушателей в малом зале, люди заполнили прилегающий коридор, и Нина Черемных открыла большой зал.

    Здесь Окуджава уже пел, предварительно объяснив, что многие представляют его этаким юнцом, шатающимся по злачным местам с гитарой.

    – На самом деле, – сказал Булат, – мне сорок лет, я участник войны. Я поэт, а гитара и музыка лишь дополнительные средства реализации поэтического замысла.

    Исполненные им со сцены большого зала песни я уже слышал в записи, и, наверное, поэтому каких-либо нюансов тогдашнего впечатления в моей памяти не сохранилось. Вопросов после выступления было немного, касались они в основном жизни Булата в довоенном Тагиле: "Вы помните?.." Один мужик с галёрки, уточнив отцовство Шалвы Окуджавы, сообщил, что охранял его в свердловской тюрьме, но и сейчас, и тогда в его вину не верил.

    Кто-то спросил о месте работы Булата.

    – К счастью, нигде не служу, – ответил он.

    Я всё-таки прорвался на сцену (стереотип судьбы, сэр!) с заключительным словом, в котором от имени собравшихся выразил восторг и благодарность Поэту.

    За кулисами собралось довольно много народу, большинство просили автографы. Булат спрашивал имя и всем писал: "Имяреку с удовольствием". Я тоже попросил автограф, и он написал на развороте "Юности" со своими стихами: "В память о встрече на Вагонке. С благодарностью. Булат Окуджава". За абсолютную точность автографа не ручаюсь. Эта "Юность" вскоре таинственно исчезла. Но благодарность, разумеется, я запомнил навсегда, а то, что в автографе не было моего имени, свидетельствует его копия, профессионально выполненная моим другом художником Веней Карлиным на сборнике "Тарусские страницы" с повестью Булата "Будь здоров, школяр", хозяин которого до сих пор не знает, что у него копия. (Кстати, отдельное издание этой повести на чешском языке Булат подарил Чевардиным; других отдельных изданий его работ в то время не было.) Отсутствие имени на автографе объясняется просто: Булат его не знал. Любовь Васильевна представила нас просто как комсомольцев, а за относительно продолжительное предыдущее общение он почему-то не счёл нужным познакомиться ближе. Спрашивать имя перед тем, как надписать автограф – как у всех – было неудобно: только что он отрекомендовал меня кому-то как специалиста по Окуджаве.

    Оживлённый разговор в кулуарах закончился пожеланием поэта назавтра вместе с женой посетить завод и сфотографировать для него ещё не снесённые к тому времени довоенные бараки. Вызвался выписать пропуска молодой румяный общественник Юра Феофилактов, он работал в отделе кадров, а сфотографировать – конструктор Дима Розенштейн.

    Назавтра утром тем же путём, к Дворцу и далее на завод, я повёл Булата и Ольгу. Но рядом шёл совсем другой Окуджава: он был необычно приветлив и словоохотлив. Я узнал многие подробности из литературной жизни, но помню только: какой негодяй редактор "Октября" Кочетов... и какой славный парень Женя Евтушенко.

    У проходной нас встретил Феофилактов и сообщил, что пропуск выписали только Булату, а Ольге – нет. Тогда Окуджава отказался без жены посетить завод, и мы тут же пошли обратно. Впоследствии, уже будучи женатым, я часто вспоминал этот поступок и с горечью понимал, что сам не догадался бы так поступить.

    Прощаясь, он, насколько я помню, сообщил, что до отъезда выступит в редакции "Тагильского рабочего": если у меня есть возможность и желание, то могу поприсутствовать. А также сказал, что переезжает в Ленинград и не знает, где будет жить, поэтому дал только телефон Ашхен Степановны в Москве.

    На встречу в редакции, которая проходила на день или на два позже, я выбрался. К Булату не стал подходить (боялся и боюсь быть навязчивым), а тихо устроился на задних стульях. Булат был без гитары и, мне кажется, даже не читал стихи. Он опять говорил о критике в его адрес, но первым делом предупредил аудиторию, что он не композитор и не певец, и пошёл профессиональный журналистский разговор, от интереса к которому тогда я был далёк.

    А телефоном Ашхен Степановны я воспользовался только в двух случаях. В 1967-м с помощью Ашхен Степановны я в составе чешской делегации оказался на панихиде И.Г. Эренбурга в Центральном доме литераторов. В 1980 году я написал первый вариант докторской диссертации и рассказ, в котором пытался предупредить о развале милого моему сердцу СССР. Прочитав его знакомой детской писательнице, почему-то очень напугал её. "Слава, – сказала она, – никогда больше об этом не пишите". Я, конечно, не согласился и решил обратиться к Окуджаве. Ашхен Степановна сообщила, что сегодня у неё будет Булат, дала свой адрес и пригласила к этому времени приехать к ней. А я завяз в командировочных делах и не приехал.

    В 1988 году я привёз в Москву пачку фотографий бараков, снятых по заказу Булата после посещения им Тагила. Где-то в то же время Дима передал их мне, но я забыл о них. Ашхен Степановны к тому времени не стало. Недалёко от нашего министерства располагалась редакция "Юности", и я зашёл туда.

    В одной из комнат с открытой дверью я обнаружил поэта Натана Злотникова, рассказал про себя и фотографии, и он дал мне телефон Булата! Я тут же позвонил ему из ближайшего автомата, и 16 октября 1988 года мы встретились на его квартире в Безбожном переулке.

    Фотографии очень понравились, но меня и подробности тогдашнего пребывания в Тагиле он забыл. Я напомнил, а когда рассказал, как он без жены не пошёл на завод, Ольга нежно обняла его со словами: "Вот ты у меня какой!" И тут же ушла, а мы беседовали ещё не менее часа.

    И я, наконец (опять стереотип судьбы, сэр!), не стесняясь, смог задать ему множество вопросов. В первую очередь: "Что происходит?" (Шёл второй год перестройки.)

    – Организм омертвел, – ответил Булат. – Даётся укол реанимации, после которого он или оживёт, или умрёт.

    Какой точный диагноз (я привожу его по сделанной тогда записи), не правда ли?! Кто мог тогда представить, что мы скатимся в дикий капитализм. Электронная версия historyntagil.ru. И покатимся дальше в средневековье с колдунами, гадалками, коммунистами со свечечками на государственном телевидении.

    Стирались белые пятна истории, и я, конечно, спрашивал про Сталина: "Был ли он провокатором? Не поэтому ли он уничтожал старых большевиков?"

    – Нет, – сказал Окуджава, – ему надо было намертво укрепить личную власть, а для этого уничтожить всё оригинальное и мыслящее. И дело, по сути, не в Сталине, а в системе. – (Впервые услышал я такое). – Не было бы Сталина, система породила бы такого же людоеда, неважно, с какой фамилией – Иванов или Петров.

    С детства меня волновал вопрос, зачем Сталин ввёл в армии царские погоны. Как красноармеец Окуджава прореагировал на это? Рассказывали, что многие молодые фронтовики, воспитанные на ненависти к золотопогонникам, отказывались надевать погоны. К моему удивлению, Булат ответил, что, выйдя из госпиталя, воспринял выданную ему одному из первых новую форму не как царскую, а как более нарядную: на погонах появилась золотая пуговица. Все ему на всякий случай козыряли.

    С началом гласности мир литераторов раскололся. Я беспокоился за гласность, и меня интересовали её противники, их антиперестроечная мотивация. Главного её противника Лигачёва (в моей записной книжке зафиксированного, на всякий случай, под именем Урфина Джюса, отрицательного героя детской книги Волкова) он охарактеризовал одним словом – старообрядец, а Бондарева – как заболевшего комплексом неполноценности: уровень литературы благодаря ранее запрещённым публикациям поднялся, а он не дотягивается. Астафьев – очень способный литератор, но озлобленный человек. Распутин – не очень умный человек, но хороший литератор. Анатолий Иванов – ничтожество, однако Бондарев блокируется с ним.

    Я с детства обожал Максима Горького, а в это время появились статьи, в которых отсутствовало не только обожание, но и элементарное уважение. К моему огорчению, и в отношении Булата к Горькому пиетета не наблюдалось.

    – Горький, – сказал Булат, – начал терять популярность на Западе – тиражи его книг упали. А привычный широкий образ жизни требовал денег, терять его не хотелось, и он переехал в СССР. За деньги здесь он платил безоговорочной лояльностью. У него дома собирались вожди и решали там свои подлые дела.

    Хвалил Булат Коротича ("сильная, практичная личность"), Тендрякова – за вскрытие истоков борьбы с космополитизмом, Горбачёва – за крестьянскую мудрость. Конечно, я спросил об отце.

    Булат рассказал:

    – Отец проходил по делу Уральского повстанческого центра. Два коммуниста, посланные на Урал, доложили, что никакого контрреволюционного центра нет. Однако Молотов проигнорировал эту докладную, и отца расстреляли в Свердловске.

    – Если бы он остался жив, – добавил Булат, – то тоже, как и другие, по горло вымазался бы в крови. Некоторые друзья пытаются оправдать своих расстрелянных отцов: мол, они были не такие, как их палачи. Такие. Такие. Система других не выращивала.

    Задавал вопросы и Окуджава. В частности:

    – Улучшилась ли экология в Тагиле после массовых митингов?

    – Как выглядят сейчас окраины города: Гальянка и Выя? Мы с мальчишками часто убегали туда.

    Я, разумеется, пригласил его приехать и посмотреть, какими современными стали эти районы.

    – На приезд сейчас нет времени, со всех сторон просят материал. Берут всё подряд, не глядя на то, что ещё недавно и смотреть не хотели. Хо-ро-шо! – сказал Булат и как-то по-мальчишески озорно улыбнулся.

    Хотя он много курил и часто кашлял, для своих лет выглядел совсем неплохо.

    К сожалению, когда я встретился с ним в третий раз, он выглядел уже не так. И встреча была не такая. Окуджава приехал в Тагил на этот раз и за деньгами.

    На дворе 1994 год. Стоящая на раскорячку ельцинская Россия, охваченная эпидемией шкурничества. Государственное телевидение ежечасно забрасывает в незащищённые души потоки своих вирусов: какой-то пацанчик непрерывно хвастается, что он выиграет миллион, известный телеведущий, изображая рыбака, гордится: "Вот сидим, а денежки идут". После пальбы девяносто третьего года – гульба пропущеных в нувориши в обнимку с криминальными авторитетами. В нашем городе один из нуворишей, одурманенный внезапным обогащением, вообразил себя талантливым художником. Злые языки рассказывали, что на подготовленном холсте он делал несколько мазков, а затем нанятый профессионал дорисовывал картину. При таком способе творчества картины плодились, как кролики, и возникла потребность в галерее. Искать помещение долго не пришлось, администрация города давно пыталась продать кому-нибудь детский кинотеатр "Искра", посещаемость сеансов в котором упала до одного-трёх человек. Детвора разбежалась по видеосалонам.

    Узнав о предстоящем закрытии детского кинотеатра, я бросился его спасать. Знакомый редактор немедленно опубликовал мой страстный призыв к разуму властьимущих. Считаю необходимым привести здесь некоторые выдержки, ибо и сегодня, к сожалению, они не потеряли актуальности. Я писал: "Сегодня совершенно ясно, что народ Белинского и Гоголя никогда с базара не понесёт. Вместо Блюхера и Милорда глупого сегодня понесут Маринину с Донцовой, потому что они леденцы, а Белинский с Гоголем – лекарства. Лекарства широкие здоровые массы добровольно принимать не будут. Вспомним, как народ не хотел и даже бунтовал против такого лекарства от голода, как картошка. Что бы с нами сталось в двадцатом веке без него, если бы в XVIII веке эти бунты не подавили". Я предложил городу выделить несколько автобусов и всех детей от детсадовцев до школьников по разработанным годовым графикам непрерывно привозить в "Искру", где и показывать детские советские фильмы, пропагандирующие самоотверженный труд и гражданственность. Посещение кинотеатра должно стать обязательным дополнением к школьным завтракам. В Тагиле, где каждый двор буквально пропитан воровской романтикой, это особенно необходимо для сохранения не только физического, но и морального здоровья поколения. Статья на некоторое время защитила "Искру": появились отклики, некоторые ответственные работники выступили за сохранение кинотеатра.

    Но вскоре – к приезду Окуджавы – процесс приватизации опять пошёл, и я, естественно, обратился к поэту за помощью. Но сделал это очень неуклюже. Мне до сих пор неудобно перед Ольгой. Незадолго до начала выступления Булата я прорвался за кулисы в комнату, где он с женой и сыном готовился к выходу на сцену. Меня сначала не хотели пускать: я очень мешал им, но вскоре вспомнили, и я попросил Окуджаву заступиться за детский кинотеатр перед городским начальством.

    – И с городским, и с любым начальством дел не имел и не имею, – отрезал Булат и добавил: – Но делать что-то надо.

    Он задумался, моё мешающее пребывание в комнате затягивалось. Выручила Ольга: она предложила изложить проблему в записке и передать Булату в числе других. По окончании выступления Булат прочтёт её и выскажет своё мнение. Из-за опасения не успеть передать записку я находился в напряжённом состоянии и не смог полностью отдаться очарованию песен Булата, уловить их новые оттенки благодаря музыкальному сопровождению фортепиано. Но, слава богу, записку я передал, Булат мне дружески улыбнулся.

    Мне помнится, что, прочитав её, он сказал:

    – Сейчас по всей стране и в Тагиле идёт большая работа по восстановлению памятников старины, восстановлению разрушенных храмов, но зачем при этом разрушать другие, менее старые памятники? Детский кинотеатр, созданный при советской власти, – это тоже храм, он воспитывал веру в справедливость, дружбу, в силу своей страны. И неизвестно, что подлее: взорвать храм или устроить в нём капище. Не надо продавать кинотеатр, не тушите Искру.

    К сожалению, и заступничество Окуджавы не помогло: детский кинотеатр закрыли, и произошло это сразу после смерти Булата. Ну, как тут мистиком не стать!

    Человек живёт, пока живы люди. Душа его – как прекрасная хрупкая чаша разбивается на множество осколков, и они пронизывают многие и многие открытые сердца живущих. Один из таких осколков чаши Булата часто поворачивается во мне, но вызывает не боль, а веру в благородство, мужество и человечность. Мне кажется, что если собрать вместе всех, знавших Булата, то они смогли бы оживить его многогранный образ.

    Прежде чем поставить точку в написаном, в воскресный день я поехал к бывшему детскому кинотеатру. На месте его сейчас два магазина, и оба называются "Искра". Электронная версия historyntagil.ru. В художественном магазине, с которого началось преобразование кинотеатра, за полчаса побывало не более трёх человек. Никто ничего не купил. Судя по хмурым, полусонным лицам продавщиц, торговля здесь идёт не очень успешно. А детского кинотеатра в Тагиле нет. Но я надеюсь, что будет, – ведь пожелания настоящих поэтов в этом мире материализуются.

Вячеслав ГРУЗМАН.

    Литература: Газета "Тагильский вариант", №26 (27) от 14.07.2011.

И снова о Булате

Письмо из Челябинска

Письмо:

    "Здравствуйте, уважаемая редакция газеты "Тагильский вариант".

    Я, коренная тагильчанка, особенно заинтересована в создании музея Б. Окуджавы.

    С Булатом я училась в 4-ом классе на Вагонке. В 1937-м году он с родителями переехал в город, после этого мы с ним (в детстве) не встречались.

    Однажды, будучи в городе, я увидела одиноко стоявшего мальчика на крыльце дома. Это был Булат. Вскоре его родители были арестованы.

    Наша встреча с Булатом состоялась только через 60 лет. Тогда он вспоминал своё детство в Нижнем Тагиле, городе, который он любил.

    Теперь нет с нами Булата, но до сих пор перед моими глазами стоит тот одинокий мальчик на крыльце отцовского дома.

    Очень надеюсь, что администрация города найдёт возможность создать музей Б. Окуджавы и его отца именно в этом доме.

    О.Н. Мелещенко (Лёля Шамина), 04.11.2011 г."

    Вот как в начале 90-х описывал Булат Шалвович свою первую влюблённость в романе "Упразднённый театр" (напомним, в нём он писал о себе от третьего лица, называя себя то Отаром Отаровичем, то Иваном Ивановичем, то и вовсе Ванванчем). Дело, как мы помним, происходит в Нижнем Тагиле.

    Ванванч ходил в четвёртый класс. Школа размещалась в двухэтажном здании из тёмных брёвен. Их класс был на первом этаже. Посредине класса до самого потолка вздымалась кирпичная печь, парты размещались вокруг этой печи, а девятнадцатилетняя учительница, Нина Афанасьевна, то и дело поднималась из-за своего стола и обходила печь, чтобы никого не терять из виду. Когда она что-нибудь выводила на классной доске, многим приходилось выскакивать из-за печки, чтобы правильно списать. Ванванча это нисколько не обременяло. Московская школа была слишком аккуратная, чтобы походить на жизнь. А в этой сказке было столько притягательного, что хотелось в ней купаться. Свобода, упавшая с небес! Колеблющаяся в пламени бересты и пропахшая её дымом... Кстати, о бересте...

Булат и Ольга Шамина с мужем

    Они учились во второй смене. Темнело рано. Электричество то и дело гасло. Тогда дежурные снимали с жестяного бачка из-под воды крышку, клали её на учительский стол, и Нина Афанасьевна поджигала кусочки припасённой бересты. Пылал маленький костерок, и широкоскулое лицо учительницы казалось медным, и она становилась раздражительной, и покрикивала, и ладошкой била по столу. Когда выключался свет, наступал праздник: маленькие юркие товарищи Ванванча стремительно разбегались по классу и плюхались на чужие места по тайному влечению, и Ванванч тоже не отставал и нырял во мрак, и прижимался плечом к горячему плечу Лёли Шаминой. Она не отталкивала его, и они, затаив дыхание, слышали, как учительница кричала: "Ну, глядите. Сейчас доберусь и уж так надаю... Уж так по шеям надаю!.. Хулиганы!.." А они сидели, затаившись, и что-то горячее переливалось от одного плеча к другому...

    Ольга Николаевна Шамина, с которой Булат Шалвович год проучился в 40-й школе на Вагонке (так называется городской район близ Вагоностроительного завода; тогда – в двенадцати километрах от города), сегодня живёт в Челябинске у дочери и давно уже носит фамилию Мелещенко. Она любезно предоставила нам для публикации письма, полученные от Окуджавы, которые тот писал ей в Нижний Тагил в 1993-1997 годах.

    Ольга Николаевна подтверждает: в романе всё описывается так, как и было на самом деле. Дальше – о том, как Ванванч и Лёля не только общались, но и ходили в цирк, – вымысел романиста.

    В одном из интервью Булата Шалвовича спросили, помнит ли он свою первую любовь. И он ответил так:

    – Я как-то выступал на радио перед студентами, и они тоже задали мне этот вопрос. Я вспомнил школу, себя десятилетнего и девочку Лёлю, в которую был влюблён. Мы с ней никогда не разговаривали, но тогда в школе часто гасло электричество, и в эти минуты я бросался к ней. Мы сидели рядом, прижавшись плечами друг к другу. Вот и весь роман.

    А потом я ушёл из этой школы, и мы больше никогда не виделись. И вот выступление моё вышло в эфир. Через какое-то время я получил письмо от Лёли. Оказывается, и она меня не забыла, но стеснялась напомнить о себе. И вдруг по радио услышала, что я помню её всю жизнь.

    Это случилось в 1993-м. Только Ольга Николаевна передачи не слышала – ей пересказали друзья. Она решилась написать поэту. И получила ответ:

1.

    "Весна1993г."

Дорогая Лёля!

    Вот уж не ожидал получить от тебя весточку через шесть десятков лет! Спасибо тебе за письмо.

    Тут недавно случилась одна мистическая история: я пишу автобиографический роман и как раз закончил первую книгу, где есть, конечно, и о школе на Вагонке, и о тебе. Наверное, многое и не точно, уже трудно помнить детали. И вот сидел над законченной рукописью и правил её, дошёл до эпизода, связанного с тобой, – в это время явился почтальон и вручил письмо от тебя! Представляешь, какое совпадение?

    Теперь ты соберись с духом и расскажи мне о своей жизни, а кроме того, если сможешь, пришли мне фотографии твоих тех лет и в молодости, и сейчас, и с семьёй.

    Кроме того, напиши мне, есть ли у тебя мои книги.

    Со здоровьем у меня как будто всё благополучно. Американцы замечательно отремонтировали сердце. Снова стал выступать и ездить по разным странам и, хотя это уже трудно да и надоело, но платят валюту – как отказаться в нынешнее-то время?

    А в перерывах между поездками сижу в основном на подмосковной даче и пишу. Здесь тихо, уединённо. В Москву не хочется.

    Жду письма, обнимаю.

Булат.

2.

    "Февр. или март 1994 г."

Дорогая Лёля!

    Долго тебе не писал: поездки, суета всякая, и вот собрался. Были с сыном в Германии, выступали с концертами. Прошло очень хорошо. Теперь предстоят Канада и Париж. Честно сказать, очень надоело выступать, да и повидал я всё в достатке, но от денег отказываться (особенно в наше время) нельзя.

    Опубликовал я первую книгу романа "Упразднённый театр" в журнале "Знамя" № 9, 10 за прошлый год. Отдельной книгой пока не вышла. Выйдет – пришлю. Там и ты вспоминаешься. Может быть, и не очень точно, но это ведь не просто воспоминания, а роман, и у него свои законы. Может быть, где-нибудь в библиотеке удастся найти – почитай.

    Сейчас тружусь над второй книгой, но идёт трудно: возраст, видимо.

    Стихи иногда пишу. Песни давно перестал.

    Интересно, как жизнь в Тагиле. Тут начали забрасывать камушки оттуда по поводу моего приезда с выступлениями в Свердловске и Тагиле. Если сладится – увидимся. Буду рад.

    Да, жизнь моя после детства сложилась очень тяжело, но я не сетую: хорошая была школа и многому меня научила. Может быть, не эта школа – был бы я заурядным баловнем судьбы и ничего бы не смог достичь.

    Надеюсь, у вас дома всё в порядке. Желаю всего самого доброго.

    Мой поклон твоему мужу.

Булат.

    Р.S. Не посылал ли я тебе книгу рассказов? Уже не помню. Пиши.

3.

    "Май – июнь 1994 г."

Дорогая Лёля!

    Случилось так, что нас пригласили выступить в Екатеринбурге и Тагиле. Значит, увидимся.

    Я рад, что тебе было интересно читать "Упразднённый театр". Да, многое, как ни странно, помнится, особенно то, что было в детстве.

    Книгу посылать я не буду, а привезу с собой: так надёжнее.

    Юбилей мой, слава Богу, отшумел. Все эти парады не для меня. К счастью, я, может быть, и честолюбив, но не тщеславен. И горжусь этим.

    Очень приятно было узнать, что в вашем клубе вспоминают обо мне. Для меня это большая честь.

    Будь здорова.

Булат.

    "Встретились мы с Булатом у служебного входа в Драмтеатр, где через 60 лет он заново знакомился со мной, – пишет Ольга Николаевна.– После концерта мы с В.И. Пироговой (она – одна из создателей литературного клуба "При свечах") зашли за кулисы, где Булат раздавал автографы, и ждали, когда он освободится. Поговорили немного, и он согласился встретиться с членами нашего клуба.

    Встречу мы организовали на следующий день в Центральной библиотеке, при которой наш клуб и существовал. Получилось так, что, согласившись на неё по моей просьбе, Булат отказал во встрече своим одноклассникам, на что мне они потом попеняли. Конечно, за столь короткое время всех членов клуба собрать нам не удалось, и на встрече присутствовали посетители библиотеки. Булат был один: Ольга и Антон в это время уехали в краеведческий музей. Стол был накрыт, но к чаю никто так и не притронулся. Была дружеская беседа, вопросы Булату задавали разные: и о личной жизни, и о политике, и о планах на будущее.

    Провожали Булата участники нашего клуба от крыльца библиотеки, тепло распрощались, не зная о том, что это была последняя встреча, о чём я буду сожалеть до конца своих дней".

    А вечером Булат Шалвович выступал в Доме культуры Уралвагонзавода.

    "На Вагонке я не была, но слышала, что там произошёл неприятный инцидент. Какая-то женщина пыталась выдать себя за его соученицу. Я догадалась, что это была одна из моих одноклассниц, с которой накануне у меня был телефонный разговор. Она, наверное, с кем-то его перепутала и пыталась меня убедить, что он тоже учился с нами уже в другой, 6-й школе, – якобы она помнила, за какой партой он сидел. Я её переубедить не смогла, и она, видимо, выступила на вечере со своими "воспоминаниями". Булату это очень не понравилось".

4.

    "Авг. 1994 г."

Дорогая Леля!

    Вот и промелькнула наша уральская поездка. Я был рад тебя увидеть и твоего милого мужа, и твой литературный клуб. Жаль, что всё было так скоропалительно и ничего не удалось толком разглядеть, но, надеюсь, удастся побывать ещё без спешки.

    Сейчас, вернувшись, окопался в Переделкине и хочу немного побыть в тишине с бумагой и книгами, а в конце августа отправимся в Литву.

    Сын наш улетел в Мюнхен к своей невесте, вернётся к Литве, Оля (твоя тёзка) занимается всяческой бытовой суетой, как водится.

    Конечно, я не узнал тебя при первой встрече, и это естественно: шестьдесят лет! Но теперь у меня впечатления, что этого разрыва во времени не было вовсе.

    У меня к тебе просьба. В Тагиле живёт мой соученик по 32 школе – Володя Камшалов (Иванович). Позвони ему 22 51 47 и скажи ему, что я забыл взять его адрес. Пусть сообщит мне его, а также и адрес нашего соученика Мих. Меринова. Заранее благодарю. Пиши.

Булат.

    Позже об этом приезде написала упомянутая уже нами Валентина Ивановна Пирогова (на общей фотографии она стоит вторая слева). Ольга Николаевна полностью подтверждает этот рассказ:

    ...И вот оно, счастливое ожидание. В читальном зале Центральной городской библиотеки празднично накрыты столы. Догадливые библиотекари купили большой тагильский поднос, ведь у Булата Окуджавы в этом году семидесятилетний юбилей.

    Мы все внизу, радостно-тревожно взволнованные, мечемся от окна друг к другу: приедет, не приедет? Обещал, конечно, но мало ли какие обстоятельства. Наконец, видим: подъезжает машина.

    Не спеша вместе с гостем поднимаемся по лестнице. А всё же библиотека у нас прекрасная! На пути в зал останавливаемся перед любовно оформленным стендом. Булат с интересом разглядывает свои портреты с журнальных обложек, газетных полос, книг и брошюр. "Мне очень понравился ваш роман", – произношу я. "Какой вы читали?" – спрашивает Булат. "Упразднённый театр", – отвечаю я. И в доказательство пересказываю эпизод с Жоржеткой.

    Заходим в зал, торжественно рассаживаемся. Во главе стола Ольга Николаевна, слева от неё Булат, справа – муж. Аудитория собралась довольно многочисленная. Всем хочется пообщаться с высоким гостем.

    Валентина Павловна Шуклина как хозяйка открывает праздник. Она поздравляет Булата Окуджаву с приездом в Тагил, со встречей, с юбилеем. Тепло говорит о том, что мы знаем, любим, поём его песни, читаем его романы и повести и высоко ценим его самого как творческую личность. После этого вступления произошло какое-то временное замешательство. Этим не преминули воспользоваться Булат с Лелей и завели негромкий оживлённый разговор...

    Затем ведущие поэты нашего клуба начали свои приветствия, поздравления. Булат критически отнёсся к обоим выступлениям. В одном случае попенял на излишество комплиментов в свой адрес, во втором пояснил, что "слава" – это посмертно, он же признаёт "известность". От библиотеки прочла своё стихотворение Лариса Леонидовна Каплан. Булат похвалил, особо выделив одну строфу. Далее посыпались всевозможные вопросы. Булат охотно и откровенно отвечал. Обстановка была доверительной, непринуждённой. Булат рассказал забавный случай. Давний приятель при встрече стал усиленно расхваливать его песни. Перечислил штук десять, ни одна из которых не имела к Булату никакого отношения. "А "Надя-Наденька" ваша?" – спросили мы. "Да", – кивнул Булат. "Тогда мы вам споём", – нахально изрекли мы. И спели эту и ещё "Полночный троллейбус". Как позже выяснилось, Булат не любит слушать свои песни. Так наши попытки "ублажить" Булата Окуджаву не увенчались успехом.

    Мы наслаждались, пленились обществом этого известного и в то же время такого простого, близкого человека. Мы были безмерно счастливы. Целый час пролетел как один миг. И вот все уже встают из-за стола и выходят.

    За Булатом уже приехали. Но обе Ольги (жена Булата тоже Ольга) отправляются в библиотеку. Жена собирает коллекцию мягкой игрушки, и ей там что-то пообещали. Мы стоим в ожидании. Хмурое серое августовское небо. Падают редкие капли дождя. Я выговариваю Булату за то, что весь вчерашний концерт в драмтеатре он провел стоя. Я-то видела, какой смертельно усталый вид был у него после концерта. "А как же иначе? – возражает Булат, – мне так удобно". "Приезжайте ещё", – уговариваю я. "Не раньше, чем через три года". Мы молчим. Булат весь ушёл в свои мысли. О чём думал он тогда?

    Наконец появляются и провожаемые, и провожающие. Прощание. Булат целуется с Лелей. Целуются, плача, обе Ольги. И вот уже машина исчезает из вида.

    Опустошённые, растерянные, возвращаемся. Почти все разошлись. Садимся за стол. "Мне хочется плакать", – говорит Ольга Николаевна. Плакать хочется всем...

5.

    "Апр. 1995 г."

Дорогая Лёля!

    Спасибо за письмо. Я писал тебе в январе, но, видимо, не дошло.

    Жизнь моя всё та же: работаю по мере возможностей в переделкинском уединении, а иногда выезжаем в разные места для выступлений. Теперь нам предстоят поездки в Израиль, Чехословакию, Париж, Германию, Швецию. Это всё до конца года. Некоторый перебор, но от денег отказываться не хочется, т.к. литературный труд пока оплачивается из рук вон.

    Покуда все здоровы, а это главное.

    Вспоминаю с очень тёплым чувством ваш клуб. Всё-таки так называемая провинция ещё держится и не поддаётся столичному безумию.

    Кто знает, может, занесёт меня снова в Тагил. Тогда было много суеты, и я не погулял по тагильским улицам.

    Всем поклон сердечный, обнимаю

Булат.

6.

    "13 февр. 1996 г."

Дорогая Лёля!

    Откликнись. Я писал тебе ещё в начале осени, но ответа нет. Конечно, всё случается, но хочется верить в лучшее.

    У меня всё по-прежнему, если не считать, что с декабря болею. Правда, сейчас как будто выкарабкался. Тьфу-тьфу.

    Конечно, в связи с болезнью не было никаких поездок: больница и дом. Даже про Переделкино пока пришлось забыть. Сижу дома и понемногу работаю. В остальном всё хорошо.

    О Екатеринбурге узнаю из газет и теле. Надеюсь, что жить можно, хотя знаю, как это сегодня трудно.

    Написал и подумал: а когда было легко? А было ли? Пожалуй, лишь в молодые годы, но это заслуга молодости.

    Напиши, пожалуйста, и передай поклон всем общим знакомым.

    Сердечно

Булат.

7.

    "Осень 1996 г."

Дорогая Лёля!

    Получил твоё письмо, но долго не писал, т. к. лежал в больнице и было не до писем. Теперь уже получше.

    Не помню: есть ли у тебя роман "Упразднённый театр"? Я спрашиваю потому, что сегодня мне прислали этот роман из Испании, изданный на испанском языке. Там есть и твоя фотография. И я хочу знать, есть ли у тебя на русском? Если есть, то я вышлю тебе испанский томик. Читать тебе, конечно, не придётся, но себя там увидишь. Думаю, это не помешает. Срочно сообщи.

    Обнимаю.

Булат.

8.

    "Конец 1996 г."

Здравствуй, Лёля!

    Посылаю тебе "Упразднённый театр". Там есть твой портретик. Не болей и не огорчайся, созерцая мир, в котором мы живём. Наше общество само во всём виновато: так оно воспитывалось столетиями. Огорчены и мы, и власть. Только она делает вид, что у неё всё получается и всё прекрасно. Это от отчаяния и недостаточной грамотности.

    Передавай мой поклон тем, кто меня помнит.

    Обнимаю.

Булат.

9.

    "Март 1997 г."

Дорогая Лёля!

    Долго не отвечал на твоё озабоченное письмо в связи с болезнью. Была она очень противная, но теперь, кажется, затухает.

    Рад, что при нынешних несовершенствах почты, ты книгу мою получила.

    Надеюсь, что у тебя всё более или менее благополучно.

    Интересно, продолжает ли действовать ваш литературный клуб?

    Будет возможность – черкни мне пару слов о себе и, если будет желание, о ситуации в Тагиле.

    Обнимаю.

Булат.

    "Я счастлива, что жила с ним в одно время, хоть оно и было очень тяжёлым, – пишет Ольга Николаевна. – Счастлива, что из мальчика, который сидел со мной рядом за партой, вырос талантливый и очень порядочный человек.

    Недавно всплакнула и пожалела очень, что стеснялась раньше написать Булату и потеряла очень много в общении с этим умным и самым человечным Человеком. Я не была на его похоронах (была в то время на операции), и он остался в моей памяти живым".

    Литература: Газета "Тагильский вариант" №42(43) от 17.11.2011.

От Арбата до Тагила

    Для тагильчан творчество Булата Окуджавы наполнено особым смыслом, ведь самые трагические минуты жизни поэта связаны именно с этим уральским городом. Здесь он с родителями жил в 30-е годы прошлого столетия, ходил в 32-ю школу, а в 1937-м пережил трагедию, когда его отец - первый секретарь горкома партии Шалва Окуджава - был по ложному доносу расстрелян, а мать арестована.

    Булат Окуджава несколько раз приезжал в город своего детства с концертами. "В 1964 году он, проехав по знакомым улицам, с горечью сказал, что память о его отце здесь стёрта", - вспоминает заведующий кафедрой Нижнетагильского филиала УрФУ Вячеслав Грузман, участвовавший в организации первых гастролей Окуджавы на Среднем Урале.

    Нет, в Нижнем Тагиле не забыт ни Шалва Степанович, строивший Уралвагонзавод, ни его сын, ставший символом советской "оттепели"! На доме по улице Карла Маркса, где жил Шалва Окуджава и его семья, есть памятная доска. Тагильский писатель Василий Овсепьян в своём творчестве часто обращается к судьбе семьи Окуджавы, местными краеведами проведена большая работа по сбору материалов, связанных с событиями тех лет. Произведениям арбатского поэта посвящены посиделки в литературных гостиных местных гимназий. И улица на Гальяно-Горбуновском массиве, которую ещё предстоит застроить, будет носить имя знаменитого барда.

    Ещё одним знаком уважения Булату Окуджаве станет создание в Нижнем Тагиле культурного центра его имени. Идею поддержали мэр и представители местной интеллигенции, а также поэт Евгений Евтушенко, актёры Армен Джигарханян и Александр Ширвиндт, генеральный директор Третьяковской галереи Ирина Лебедева. Электронная версия historyntagil.ru. Благословила тагильчан и вдова барда Ольга Арцимович-Окуджава.

    По мнению инициаторов проекта, культурный центр должен разместиться в доме, где в 30-е годы жила семья Шалвы Окуджавы. Сейчас здесь находится Центр здоровья Демидовской больницы, а само здание стоит на балансе области. Тагильчане, воодушевлённые общественной поддержкой, обратились к областным властям за помощью. Так, спустя десятилетия, город отдаёт долг российскому барду.

    Литература: Газета "Областная газета" от 08.02.2012

"Пока еще ярок свет..."

    Исполнилось 15 лет со дня смерти замечательного поэта, композитора, литератора, прозаика и сценариста Булата Окуджавы, чья судьба неразрывно связана с жизнью нашего города, района, завода...

    Булат Окуджава – это целое явление в музыкальной и культурной жизни России второй половины ХХ века. Его стихи переведены на английский, французский, немецкий, шведский, славянские языки. Его знают во многих странах Европы и Америки. Окуджава написал около 300 песен. В центральном государственном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ) хранится 287 магнитозаписей песен в исполнении автора. Он создал десятки рассказов, несколько исторических повестей. Глубоко гуманистическое, высоко духовное творчество ставит Окуджаву на одну ступень с классической русской литературой.

    Сегодня подрастающие поколения тагильчан практически не знакомы с творчеством широко известного и некогда любимого поэта, музыканта и исполнителя, основателя жанра современной авторской песни. А ведь мы можем гордиться тем, что столь выдающийся российский деятель культуры некогда жил в нашем городе, где, по словам поэта-барда, он "испытал и минуты самого большого счастья, и минуты отчаяния, и огромного человеческого горя".

    Его родители, профессиональные деятели ВКП(б), свято верили в идею построения бесклассового, социально справедливого общества. Отец Шалва Степанович Окуджава, работавший секретарем Тифлисского ГК ВКП(б), в 1932 году был направлен по партийной мобилизации на Уралвагонстрой секретарем ЦК ВКП(б). По его настоянию был открыт клуб для нацмен, при котором работали школы ликбеза для татар, башкир, где преподавание велось на национальных языках (газета Уралвагонзавода издавала учебники ликбеза на татарском, башкирском и удмуртском языках). Под его руководством для коммунистов была создана система политической учебы, где кроме политических лекций и лекций по истории ВКП(б), обязательным было изучение классической русской литературы. Особым покровительством и вниманием со стороны Шалвы Окуджавы пользовались корреспонденты газеты "Уралвагонстрой", позже "Вагоногигант". В 1935 году Шалва Окуджава был избран первым секретарем Нижнетагильского горкома ВКП(б). Семья переехала в центр города в небольшой кирпичный дом на улице Карла Маркса, на котором сейчас установлена мемориальная доска, и где планируется создание музея Булата Окуджавы. В 1937 году по обвинению в организации троцкистско-зиновьевского центра на Уралвагонстрое Шалва Степанович был приговорен к расстрелу (г. Екатеринбург). Реабилитирован посмертно лишь в 1955 году. Память о Шалве Степановиче Окуджаве увековечена на Уралвагонзаводе: ему посвящена одна из стел мемориального комплекса на площади Трудовой Славы.

Маленький Булат с родителями в Тбилиси

    Мать Булата Ашхен Налбандян, женщина редкой красоты, работала в 1932–1935 годах начальником отдела найма и подготовки кадров Уралвагонстроя, затем секретарем Сталинского районного комитета ВКП(б) в Нижнем Тагиле. После ареста мужа собрала детей и уехала в Москву, но это не спасло ее от ареста и осуждения на десять лет заключения в Карагандинском лагере для жен врагов народа и шести лет ссылки в Красноярском крае. Также реабилитирована в 1955 году. Последние годы ее жизни прошли в Москве.

    После смерти Шалвы Степановича и ареста Ашхен Степановны воспитанием Булата и его брата Виктора, который был на 4 года младше, занималась бабушка Мария, мама Ашхен.

    Для Булата расстрел отца и заключение матери были, пожалуй, самыми тяжелыми воспоминаниями в жизни. И эта душевная рана не заживала никогда. Булат Окуджава посвятил родителям несколько своих стихотворений, написанных в разные годы, но во всех них чувствуется пронзительная боль, глубокая душевная обида. Нижнетагильскому периоду жизни посвящен и его автобиографический роман "Упраздненный театр", удостоенный в 1994 году Букеровской премии.

    Булат Окуджава дважды приезжал в Нижний Тагил – в 1964 и 1994 годах, встречался с журналистами и жителями города. "С самыми добрыми чувствами к тагильчанам от бывшего тагильчанина" – писал он в альбоме почетных гостей редакции газеты "Тагильский рабочий", связанный с нашим городом самой драматичной страницей в жизни семьи. В последний визит Булата Окуджавы в Тагил в 1994 году в большом зале дворца культуры имени И.В. Окунева состоялся творческий вечер. Обстановка в зале была особенно теплая. На концерт пришли и бывшие одноклассники, ведь Булат Шалвович учился сначала в школе № 40 (нынче № 70) на Вагонке, которая тогда располагалась в бараке на улице Крупской, а затем в средней школе № 32 на улице Карла Маркса. После концерта ветеран музея Уралвагонзавода Нонна а Борщ встретилась и побеседовала с поэтом-бардом. Он пожалел о том, что не знал о существовании музея на заводе, где собраны документальные материалы, рассказывающие о деятельности его родителей на предприятии. Нонна Федоровна долгое время вела переписку с Ашхен Степановной, которая передала музею копии материалов о муже, хранящихся в госархивах страны. Семейных архивов после обысков, арестов и долгих лет заключений, к сожалению, не сохранилось.

    Булат Окуджава умер в Париже 12 июня 1997 года, но его фамилия не стирается с летописи Вагонки и по-прежнему близка не одному поколению тагильчан.

Мария ЧМЕЛЬ, заведующая отделом выставочного комплекса.

    Литература: Газета "Машиностроитель" от 06.07.2012, №26.

История одного автографа

    Чем дальше от нас отстоят событие или историческая личность, возбуждающая всеобщий интерес, тем больше остается тайн и загадок, которые возникают всегда неожиданно и превращаются в знаковые события.

    Известный поэт Булат Окуджава, сын бывшего секретаря Тагильского горкома ВКП(б) Ш. С. Окуджавы "знакомился с материалами последственного дела № 29574 своего отца в августе 1994 года" и дал разрешение на использование документов в научно-исследовательских, исторически и публицистических целях".

Булат Окуджава знакомится с делом своего отца в областном архиве.

    Цифра "4" почему-то словно преследовала Булата и его семью всю жизнь. Недаром в своем стихотворении "Итоги", опубликованном в сборнике "Лирика" (Москва, ООО "Издательство ЭКСМО, 2012), он написал:

    Прихоть судьбы или знак роковой?

    Найдутся те, кто скептически заметит: "Мудрят эти поэты"... Но как забыть, что Булат родился в 1924 году, в тридцать четвертом – его брат, в сорок четвертом маэстро чуть не погиб сам, в пятьдесят четвертом появился на свет его старший сын, а в шестьдесят четвертом – младший?

    И уже совсем непонятно, что в 1994 году именно 4 августа Булат Окуджава добился доступа к личному делу своего родителя. Как гласит обвинительное заключение Военной коллегии Верховного Суда СССР, Ш. С. Окуджаву приговорили 4 августа 1937 года к расстрелу, и в этот же день приговор был приведен в исполнение.

    Быть может, именно чтение этого жесткого документа и послужило причиной последующего события, когда Булат Шалвович, прощаясь с работниками архива, написал на листке бумаги вот такой текст: "Центру документации ОО и СО. Многие лета!!! И признательность. Б. Окуджава. 4 августа 1937 года". Видимо, причиной этой хронологической ошибки стали глубокие переживания Булаты Шалвовича. О чем он думал, когда он читал протоколы допроса своего отца? Ведь с его воображением и образным мышлением это равносильно тому, что самому пережить расстрел.

    Что можно еще к этому добавить? А то, что Булат Шалвович оставил еще одну свою запись следующего содержания: "Архивистам с благодарностью. Б. Окуджава. 15.10.88." Но она имеет отношение к делу 907/1 и к архиву Свердловского архива КПСС (ныне Архив общественных организаций Свердловской области). Видимо, он был в нем один раз и пытался узнать по документам о деле своего отца, так как до архива КГБ-КВД его не допустили. Однако, это только предположение.

    P.S. Автор благодарит за помощь в подготовке публикации В. Алиева и Е. Жарикова.

    Литература: Газета "Тагильский вариант" №16(155) от 08.06.2014.

Прочитаем вместе

    В июне 2014 года Ольге Николаевне Мелещенко (Шаминой), которая когда-то училась в 40-й школе на Вагонке в одном классе с юным Булатом Окуджавой и испытывала к нему детскую безгрешную симпатию, исполнилось 90 лет. А в ноябре 2014 года ее не стало.

Встреча Ольги Мелещенко (Шаминой) и Булата Окуджавы. 1994 год.

    Конечно, уход этой скромной женщины, жившей уже в Челябинске, для многих остался незаметным. Даже литературоведы, написавшие о великом поэте позитивные и негативные статьи, на сей раз не проронили ни слова. Но нас, обычных людей, и сегодня интересует романтическая история первой школьной любви, которая растянулась на десятилетия.

В литературной гостиной ЦГБ. Нижний Тагил. 1994 год.

    Так уж получилось, что после неправедного ареста мужа Шалвы Степановича Окуджавы мама Булата Ашхен Степановна увезла своих сыновей вместе с бабушкой в Москву. И между мальчиком и девочкой возникла огромная пропасть времени и пространства. Она вместила в себя годы репрессий, войны, взросления и творческую жизнь, родившую прекрасное Отечество по имени Арбат. Однако о Булате можно сказать словами Антона Дельвига: "Пушкин, он и в лесах не укроется. Муза разбудит его громким пением". Поэтому Ольга, однажды услышав по радио стихи и песни, взволновавшие молодежь в эпоху хрущевской "оттепели", задалась вопросом, а не тот ли это Булат, ее одноклассник? Она решилась наудачу уже известному поэту отправить письмо и обрадовалась тому, что ее предположения подтвердились. Но в первый приезд Булата в Нижний Тагил в 1964 году свидеться не удалось, так как Ольга была в командировке. И встреча состоялась только в 1994 году. В результате общения бывшие одноклассники договорились писать по возможности друг другу, и этот заочный диалог продолжался вплоть до смерти поэта.

Весна 1993 год

Август 1994 год

Декабрь 1996 год

    Не буду вдаваться в детали и подробности. Скажу об одном – нам удалось познакомиться с братом Ольги Николаевны Львом Николаевичем Шаминым. И он прислал копии писем Булата Шалвовича. Они содержатель, любопытны и интересны. Мы решили опубликовать их для вас, дорогие читатели!

Булат - школьник

Василий ОВСЕПЬЯН, член Союза писателей РФ, заместитель городского Общественного Совета по творческой работе литературного центра "Дом Окуджавы".

    Литература: Газета "Тагильский вариант" №11(194) от 26.03.2015.

"Две вечных дороги, любовь и разлука, проходят сквозь сердце мое"

    Нашей встрече с Булатом Окуджавой в клубе "При свечах" 3 августа 1997 года исполняется три года. Событие это настолько впечатляющее, что в реальность его не верится до сих пор. Но память, подкрепленная фотографиями, сделанными Леонидом Мальцевым, подсказывает: было, все-таки это было.

    Мы оказались счастливыми свидетелями дивной встречи двух замечательных людей, расставшихся в детстве после непродолжительной учебы в школе на Вагонке. Но прежде чем перейти к подробностям, хочется поблагодарить И.Т. Коверду, во многом способствовавшему этой встрече. Именно через него удалось узнать телефон Ольги Николаевны Мелещенко (Шаминой). Остается удивляться, как легко и просто отозвалась Ольга Николаевна на наше приглашение и как естественно влилась в наш небольшой коллектив, сразу став его душой.

    От нее-то мы и узнали о намерении Булата приехать в Нижний Тагил. В то время у Ольги Николаевны с Булатом Окуджавой уже завязалась переписка, и она поведала ему о наших "свечах". Мы все мечтали о встрече, и, к счастью, мечта и надежда сбылись. Окуджава согласился посвятить нам полчаса, пока жена с сыном посещают краеведческий музей. Жаль, что он пожертвовал музеем ради нас, вряд ли мы возместили эту потерю. Но радость предстоящей встречи заглушала у нас голос совести.

    ... И вот оно, счастливое ожидание. В читальном зале центральной городской библиотеки празднично накрыты столы. Догадливые библиотекари купили большой тагильский поднос, ведь у Булата Окуджавы в этом году 70-летний юбилей.

    Мы все внизу, радостно-тревожно взволнованные, мечемся от окна друг к другу: приедет, не приедет? Обещал, конечно, но мало ли какие обстоятельства. Наконец, видим: подъезжает машина.

    Не спеша вместе с гостем поднимаемся по лестнице. А все же библиотека у нас прекрасная! На пути в зал останавливаемся перед любовно оформленным стендом. Булат с интересом разглядывает свои портреты с журнальных обложек, газетных полос, книг и брошюр, "Мне очень понравился ваш роман", - произношу я. "Какой вы читали?" - спрашивает Булат. "Упраздненный театр", - отвечаю я. И в доказательство пересказываю эпизод с Жоржеткой.

    Заходим в зал, торжественно рассаживаемся. Во главе стола Ольга Николаевна, слева от нее Булат, справа - муж. Аудитория собралась довольно многочисленная. Всем хочется пообщаться с высоким гостем.

    Валентина Павловна Шуклина как хозяйка открывает праздник. Она поздравляет Булата Окуджаву с приездом в Тагил, со встречей, с юбилеем. Тепло говорит о том, что мы знаем, любим, поем его песни, читаем его романы и повести и высоко ценим его самого как творческую личность. После этого вступления произошло какое-то временное замешательство. Этим не преминули воспользоваться Булат с Лелей и завели негромкий оживленный разговор...

    Затем ведущие поэты нашего клуба начали свои приветствия, поздравления. Булат критически отнесся к обоим выступлениям. В одном случае попенял на излишество комплиментов в свой адрес, во втором пояснил, что "слава" - это посмертно, он же признает "известность". От библиотеки прочла свое стихотворение Лариса Леонидовна Каплан. Булат похвалил, особо выделив одну строфу. Далее посыпались всевозможные вопросы. Булат охотно и откровенно отвечал. Обстановка была доверительной, непринужденной. Булат рассказал забавный случай. Давний приятель при встрече стал усиленно расхваливать его песни. Перечислил штук десять, ни одна из которых не имела к Булату никакого отношения. "А "Надя-Наденька" ваша?" - спросили мы. "Да", - кивнул Булат. "Тогда мы вам споем", - нахально изрекли мы. И спели эту и еще "Полночный троллейбус". Как позже выяснилось, Булат не любит слушать свои песни. Так наши попытки "ублажить" Булата Окуджаву не увенчались успехом.

    Мы наслаждались, пленились обществом этого известного и в то же время такого простого, близкого человека. Мы были безмерно счастливы. Целый час пролетел как один миг. И вот все уже встают из-за стола и выходят.

    За Булатом уже приехали. Но обе Ольги (жена Булата тоже Ольга) отправляются в библиотеку. Жена собирает коллекцию мягкой игрушки и ей там что-то пообещали. Мы стоим в ожидании. Хмурое серое августовское небо. Падают редкие капли дождя. Я выговариваю Булату за то, что весь вчерашний концерт в драмтеатре он провел стоя. Я-то видела, какой смертельно усталый вид был у него после концерта. "А как же иначе? - возражает Булат, - мне так удобно". "Приезжайте еще", - уговариваю я. "Не раньше, чем через три года". Мы молчим. Булат весь ушел в свои мысли. О чем думал он тогда?

    Наконец появляются и провожаемые, и провожающие. Прощание. Булат целуется с Лелей. Целуются, плача, обе Ольги. И вот уже машина исчезает из вида.

    Опустошенные, растерянные, возвращаемся. Почти все разошлись. Садимся за стол. "Мне хочется плакать", - говорит Ольга Николаевна. Плакать хочется всем. Закончился праздник, которому не повториться никогда. Но тогда мы об этом еще не знали.

    Фото Л. МАЛЬЦЕВА.

    Литература: Газета "Тагильский рабочий" от 01.08.1997.

Булат Окуджава мог бы гордиться тагильскими одноклассниками

    Последний раз Игорь Комшилов был здесь 80 лет назад. Эти кирпичные стены помнят его мальчишкой, забегавшим в гости к однокласснику Булату.

    В Нижний Тагил Игорь Иванович Комшилов приехал к родному брату Гелию. В дом на улице Карла Маркса, где когда-то жила семья Шалвы Окуджавы, его пригласили сотрудники Центральной городской библиотеки, занимающиеся созданием здесь культурного центра.

    Человеческая память несовершенна. Столько лет прошло, стерлись, поблекли картинки прошлого. Как тут все было, он теперь и не скажет. Вход с другой стороны, деревья во дворе не такие высокие, школа №5 за углом, Введенская церковь рядом – вот и все воспоминания того времени. Ему даже трудно сориентироваться, где проходила улица 8 Марта, исхоженная в детстве вдоль и поперек. Сегодня ее нет на карте Нижнего Тагила, нет пожарной части и каланчи позади нынешнего драматического театра, от которой мчались конные обозы по улице Ленина, где в бывшем купеческом доме жила семья Комшиловых. Зато сам город похорошел. "Пришел на набережную. Какая панорама! Гостиница красивая стоит, жаль, русских надписей нет", – улыбается Игорь Иванович.

Игорь Комшилов в доме, где жила семья Окуджавы.

    Он с интересом разглядывает представленную в доме экспозицию, изображения Булата на книгах, пластинках; "Таким я видел его только в газетах и по телевизору". Узнаёт на фотографиях Шалву Степановича. "Расскажи, как ходил к секретарю горкома", – подсказывает младший брат. История и правда трогательная, такие остаются в памяти навсегда:

    – Семья у нас была большая – восемь детей. Время тяжелое, голодное – 35-36-е годы. Полгода сотрудникам городского совета, где работал отец, не выдавали заработную плату. Мама, замечательный образованный человек, красивым почерком написала Окуджаве письмо и дала мне. Я надел красный галстук и пошел. Кабинет показался большим. Шалва Степанович взял письмо, предложил присесть. Я сел и утонул в кресле, мне лет 11 было. Он прочитал, подошел, похлопал по плечу: "Иди домой, скажи маме, что все будет в порядке".

    На другой день всем работникам была выдана заработная плата в полном объеме. И вдруг к нашим воротам подъезжает обоз: лошадь, телега, кучер. Говорит, Окуджава велел передать. Чего там только не было: конфеты, пряники, прочие сладости. Вот такая реакция секретаря городского комитета партии на просьбу жителя Нижнего Тагила! Какую он большую жизнь прожил – тяжелую, революционную, с борьбой! И как его двигали на те участки, которые были отстающими. И он решал эти вопросы.

    Вскоре после этого случая старшего Окуджаву арестовали, а его семья уехала из города. Что случилось, детям не рассказывали. Просто Булат однажды не пришел на уроки. Больше они не виделись. Будучи уже известным поэтом, Окуджава приезжал в Нижний Тагил. Игорь Комшилов тогда трудился в Москве, в Люберцах, в институте горно-химического сырья. А вот брат, Владимир, который учился вместе с ними, ходил на встречу, подарил Булату общую фотографию класса.

    Окончив школу, Игорь поступил в Нижнетагильский индустриальный институт, в память о котором до сих пор хранит поблекший от времени значок. В войну получил "броню". После учебы оказался в Казахстане. В Каратау встретил свою будущую супругу Валентину. Он горняк, она геолог. Так и прошли вместе по жизни, воспитали двух детей. Игорь Иванович в 70-х возглавлял Соликамский калийный завод – первое предприятие калийной продукции в Советском Союзе. Позже сюда пришел трудиться и сын Андрей, дочь Марина уехала врачом на Кольский полуостров. Наш герой сам много путешествовал по российским городам, был и за пределами страны. Так, в Америке изучал опыт разгрузки гранулированного хлористого калия. Это, конечно, не поэзия, но для страны – тема чрезвычайно важная.

    Для Нижнего Тагила имя Комшиловых не менее значимо, чем Окуджавы. Отец, Иван Алексеевич, – картограф, конструктор, архивист, исследователь, архитектор. По его инициативе наш город одним из первых получил генеральный план застройки, и сегодняшний облик железной столицы Урала во многом обязан этому деятельному и неравнодушному человеку. Дети – четыре сына и четыре дочери – тоже выучились, многие остались здесь, трудились на благо родного города. Сейчас их осталось двое – братья Игорь и Гелий Комшиловы – почетный горняк и почетный металлург.

    Что касается знакомства с Булатом Окуджавой, Игорь Иванович говорит так:

    – Он работал в области культуры, а я добывал руду. Мы разошлись как в море корабли.

    В конце 90-х он решил передать со знакомыми в подарок однокласснику свою книгу, тогда и узнал, что Булат умер в Париже. Их жизни пересеклись лишь однажды – в далеком детстве. Многие из его окружения и не подозревают, что он учился со знаменитым поэтом. Игорь Комшилов не считает себя причастным к судьбе Окуджавы. Он гордится своей семьей – родителями, которые многое сделали для развития Нижнего Тагила, братьями и сестрами, детьми и внуками, гордится своим заводом в Соликамске, с которым получал орден Трудового Красного Знамени. Сегодня, в 92 года, он по-прежнему смотрит на мир с интересом и любовью. Вот и для организаторов культурного центра у него нашлись теплые, искренние слова поддержки: "Могу пожелать вам только хорошего. Вы посвятили свою работу выдающемуся человеку культуры и искусства Булату, у которого отец был знаменитостью Нижнего Тагила, партийным руководителем. Вы заняты большим, нужным, ответственным делом, приумножаете славу нашего родного города".

Юлия КИСТЕР.

    Литература: Газета "Тагильский рабочий" от 24.08.2017.

"Пока еще ярок свет..."

    9 мая – день рождения замечательного поэта, композитора, литератора, прозаика и сценариста Булата Окуджавы, чья судьба неразрывно связана с жизнью нашего города, района, завода.

Семья Окуджава. Маленький Булат с родителями в Тбилиси

    Булат Окуджава – это целое явление в музыкальной и культурной жизни России второй половины ХХ века. Его стихи переведены на английский, французский, немецкий, шведский, славянские языки. Его знают во многих странах Европы и Америки. Окуджава написал около 300 песен. В Российском государственном архиве литературы и искусства хранится 287 магнитозаписей песен в исполнении автора. Он создал десятки рассказов, несколько исторических повестей. Глубоко гуманистическое, высоко духовное творчество ставит Окуджаву на одну ступень с классической русской литературой.

    Сегодня подрастающие поколения тагильчан практически не знакомы с творчеством широко известного и некогда столь любимого поэта, музыканта и исполнителя, основателя жанра современной авторской песни. А ведь мы можем гордиться тем, что столь выдающийся российский деятель культуры некогда жил в нашем городе , где, по словам поэта-барда, он "испытал и минуты самого большого счастья, и минуты отчаяния и огромного человеческого горя".

    Его родители, профессиональные деятели ВКП(б), свято верили в идею построения бесклассового, социально справедливого общества.

    Отец Шалва Степанович Окуджава, работавший секретарем Тифлисского горкома ВКП (б), в 1932 году был направлен по партийной мобилизации на Уралвагонстрой секретарем Центрального комитета ВКП (б). По его настоянию был открыт клуб для нацменов, при котором работали школы ликбеза для татар, башкир, где преподавание велось на национальных языках (в то время газета "Уралвагонстрой" издавала учебники ликбеза на татарском, башкирском и удмуртском языках). Под его руководством для коммунистов была создана система политической учебы, где кроме политических лекций и лекций по истории ВКП (б) обязательным было изучение классической русской литературы. Особым покровительством и вниманием со стороны Шалвы Окуджавы пользовались корреспонденты газеты "Уралвагонстрой", позже "Вагоногигант". В 1935 году Шалва Окуджава был избран первым секретарем Нижнетагильского горкома ВКП (б). Семья переехала в центр города, в небольшой кирпичный дом на улице Карла Маркса, на котором сейчас установлена мемориальная доска и где планируется создание музея Булата Окуджавы. В 1937 году по обвинению в организации троцкистско-зиновьевского центра на Уралвагонстрое Шалва Степанович был приговорен к расстрелу. Реабилитирован посмертно лишь в 1955 году. Память о Шалве Окуджаве увековечена на Уралвагонзаводе: ему посвящена одна из стел мемориального комплекса на площади Трудовой Славы.

    Мать Булата Ашхен Степановна Налбандян, женщина редкой красоты, работала в 1932-1935 годах начальником отдела найма и подготовки кадров Уралвагонстроя, затем секретарем Сталинского районного комитета ВКП (б) в Нижнем Тагиле. После ареста мужа собрала детей и уехала в Москву, но это не спасло ее от ареста и осуждения на десять лет заключения в Карагандинском лагере для жен врагов народа и шести лет ссылки в Красноярском крае. Также реабилитирована в 1955 году. Последние годы ее жизни прошли в Москве.

    После смерти Шалвы Степановича и ареста Ашхен Степановны воспитанием Булата и его брата Виктора, который был на четыре года младше, занималась бабушка Мария, мама Ашхен Степановны.

    Для Булата расстрел отца и заключение матери были, пожалуй, самыми тяжелыми воспоминаниями в жизни. И эта душевная рана не заживала никогда. Родителям Булат Окуджава посвятил несколько своих стихотворений, написанных в разные годы, и во всех них чувствуется пронзительная боль, глубокая душевная обида за несправедливо исковерканные судьбы. Нижнетагильскому периоду жизни посвящен и его автобиографический роман "Упраздненный театр", удостоенный в 1994 году Букеровской премии.

    Булат Окуджава дважды приезжал в Нижний Тагил: в 1964 и 1994 годах, встречался с журналистами и жителями города. "С самыми добрыми чувствами к тагильчанам от бывшего тагильчанина" – писал он в альбоме почетных гостей редакции газеты "Тагильский рабочий", связанный с нашим городом самой драматичной страницей в жизни семьи. В последний визит Булата Окуджавы в Тагил в 1994 году в большом зале Дворца культуры им. И.В. Окунева состоялся творческий вечер. Обстановка в зале была особенно теплая. На концерт пришли и бывшие одноклассники, ведь Булат Шалвович учился в школах нашего города: сначала в школе № 40 (нынче № 70) на Вагонке, которая тогда располагалась в бараке на улице Крупской, а затем в средней школе № 32 на улице Карла Маркса. После концерта ветеран музея Уралвагонзавода Нонна Федоровна Борщ встретилась и побеседовала с поэтом-бардом; он пожалел о том, что не знал о существовании музея на заводе, где собраны документальные материалы, рассказывающие о деятельности его родителей на предприятии. Нонна Федоровна долгое время вела переписку с Ашхен Степановной, которая передала музею копии материалов о муже, хранящихся в госархивах страны. Семейных архивов после обысков, арестов и долгих лет заключений, к сожалению, не сохранилось. В Выставочном комплексе УВЗ хранится переписка, которую вели сотрудники музея, а также друзья семьи с Ашхен Степановной Налбандян и Булатом Шалвовичем Окуджавой: письма, фотографии. В собраниях музея книги с автографами известного барда и писателя, пластинки с записями песен в авторском исполнении и дарственными надписями.

    Булат Шалвович Окуджава умер в Париже 12 июня 1997 года, но его фамилия не стирается с летописи Вагонки и по-прежнему близка не одному поколению тагильчан.

    Фото из архива музея УВЗ.

    Литература: Газета "Машиностроитель" от 18.05.2018, №19.

Главная страница