Петр Лукич...
В детдоме гордятся многими своими бывшими питомцами. Но среди них был человек, которого не только уважали, но и любили буквально все - воспитатели, учителя, повара, технички, мастера, а главное - сами ребята. Такую добрую душевную силу излучал этот человек в общении со всеми.
А жизнь его началась с большого несчастья - потерял родителей, стал беспризорником, отверженным. Прежде чем попасть в детдом, годами обретался в котлованах и под садовыми скамейками. Когда первый раз увидел носки, долго удивлялся вслух:
- А для чего эта штуковина?
...Воспитательница была слишком молода. И настолько неопытна, что позволила себе читать нудную и длинную нотацию этому парнишке, только что переступившему порог детского дома в сопровождении хмурого милиционера. "На всякую мыслящую личность можно действовать убеждением", - видно билась в памяти воспитательницы фраза из какого-то методического пособия, и девушка очень старалась.
Но "личность" весьма равнодушно водит глазами по комнате, по розовому взволнованному лицу юной наставницы и снисходительно (это подчеркивается слишком свободной позой) молчит. Дескать, говори хоть сколько, а мне наплевать, мне это во как надоело. И взглядывает на дверь: нельзя ли улизнуть из этого скучного заведения? Два прыжка - и лестница позади, толкнуть дверь, очутиться на улице, а там - вокзал, любой поезд, свободная житуха...
Отворяется дверь, и в комнату входит человек.
Спокойный взгляд, умные насмешливые глаза за
стеклами очков. Мальчишка смотрит на него с
тоскливым подозрением. Еще этого очкарика не
хватало, тоже сейчас начнет поучать, воспитывать.
Но вошедший молчит. И лишь изредка бросает на
новичка внимательные и вполне дружелюбные
взгляды.
Николаю Васильевичу Петрову, завучу детдома, уже известно, что в свои 13-14 лет Петька, бродяжничая, объездил полстраны, побывал не в одном детском доме, где его пытались учить, втянуть в нормальную школьную жизнь. Нигде и ни у кого это не получилось. Улучив момент, вошедший тактично прерывает воспитательницу и просит проводить мальчика в третий интернат, где тот будет жить.
В интернате Петька останавливает первого встречного мальчишку и спрашивает:
- Слушай, а кто такой у вас здесь очкастый, ну, знаешь, такой фраер пижонистый? -старательно описывает приметы человека, с которым только что встретился, описывает, как умеет.
Но мальчишка невесть с чего обиделся и внушительно сказал:
-Да не фраер он, не пижон. Это Николай Васильевич Петров - наш завуч, понял? И вообще... ты полегче.
- Эх, ты, вообще, - передразнил его Петька и со злостью добавил: - Уже правильным стал, - но осекся на полуслове,
И справа, и слева, и за спиной были ребята. Они стояли молча, но выражение их лиц все сказало Петьке и без слов...
Худощавый парнишка (сразу видно - верховодит) "успокоил":
- Ну, ладно, не будем пока, но язык у тебя того... - и он повертел в воздухе ладонью очень выразительно.
Ребята засмеялись, а Петька вконец растерялся: бывалый же человек, а как влип. Они тут все за одного...
- А ты в каком классе учиться будешь? - как ни в чем не бывало спросил худощавый, и ребята придвинулись поближе.
"Ого, о чем спросил! Учеба, видно, здесь главное, коли сразу о школе разговор". Петька бы понял, если бы речь зашла о махре, о картах, о знакомых "на воле" - это понять можно. А тут на тебе -школа. А Петьке наука школьная - острый нож в сердце. Однако, превозмогая скверное настроение, он с напускной веселостью бросает:
- Четыре переехал, в пятом застрял.
- Маловато для такой дубины, - удивляется кто-то.
Петьке опять становится неловко, и ему никак не удается войти в обычный небрежно - снисходительный тон, потому что он чувствует в чем-то превосходство этих мальчишек. А в чем? Этого понять он пока не может
В эту ночь Петька спит на отведенной ему постели, которая кажется ему невероятно чистой, спит тревожно, не догадывается, что так метко поймал его "в сети" тот самый человек с насмешливыми глазами, которого зовут Николаем Васильевичем.
Коллектив - вот на что во второй половине 30-х годов делал ставку Н.В. Петров -уже опытный воспитатель трудных детей. Теперь он был на своем месте - завуч, руководитель педагогического коллектива. И делал свое дело хорошо. Он сам понял, что заботы чисто административные, хозяйственные - совсем не для него, он в них беспомощен. А вот выстраивать педагогическую систему - это уже его дело. И первая ипостась этой системы - на многое способен дружный ребячий коллектив, сплоченный разумными традициями.
В те годы, когда в детдоме уже навели порядок, отстроили режим, всякого вновь прибывшего, как вихрь песчинку, захватывало само течение жизни в коллективе, когда просто невозможно отстать от других или идти наперекор прочим. Где-то кончалась грань принудительного существования: человек начинал понимать, что в основе своей эти правила разумны. Он начинал чем-то дорожить в новой жизни, чему-то радоваться сообща, к чему-то стремиться. Но, впрочем, о Петьке...
Где ему было разбираться в этих дебрях педагогической науки. Только ой как не хотел он опаздывать на линейку, когда все ждут тебя одного и ребята смотрят с укоризной, да и подзатыльник можно схватить. Презрительные взгляды открыто говорят: шляпа ты этакая, не умеешь вовремя встать, умыться, штаны натянуть.
И Петька старается не опаздывать, не получать двойки, терпеливо выстаивает у станка в мастерской, старательно трет пол в свое дежурство, хотя все это кажется ему сущей дребеденью. Иногда он срывается, но сам с удивлением замечает, что тоски по прежней жизни уже нет и, пожалуй, правы ребята, когда, утверждают, что рыпается он только по своей привычке. Петька сам не замечает, что ему не хочется быть хуже других. Уже без понуканий он САМ ХОЧЕТ сделать свое дело лучше. Он иногда говорит себе: "Я должен". У него зарождается чувство долга. При такой системе это естественно.
- Не поручить ли Петру Хмилю шефство над малышами? - подал воспитательнице мысль Николай Васильевич.
Он давно заметил, что малыши - Петькина слабость. Он из себя выходит, когда видит, что их обижают. Теперь каждую свободную минуту он проводит со своими подшефными, читает им книжки, решает с отстающими арифметические задачи и даже чинит им курточки. То ли малыши - ласковый народ, то ли вправду Петька изнутри хороший человек, но все 20 его подшефных ответили ему самой горячей привязанностью и даже плакали втихомолку, когда их шеф заболел ангиной и лежал в изоляторе больше недели.
...Время шло. Настал час расставания с детским домом. Петр Хмиль, как и многие другие его сверстники, отправлялся в самостоятельное плавание, называемое жизнью. И был у него задушевный разговор с Н.В. Петровым. Юноша взволнованно допытывался:
- Николай Васильевич, как по-вашему, смогу ли я когда-нибудь стать воспитателем? Но только хорошим, настоящим, не таким, как... Задумчиво глядя на парня, Николай Васильевич сказал:
- Отчего же не сможешь? Я даже был уверен, что ты пойдешь по этой дороге, педагогические способности у тебя явно имеются.
Петров говорил правду, а не просто подбадривал парня. Он давно разглядел в этом долговязом подростке будущего воспитателя. Позднее именно этот человек стал первым помощником Н.В. Петрова, заведующим того самого интерната, в котором вырос сам. Сколько мальчишек спас он от воровства, бродяжничества, - от нечистой и страшной жизни, во сколько сердец заронил искры щедрой души своей!
Когда его уже не было на свете (он умер рано, от сердечного приступа, не дожив до 40 лет), я как-то говорила о нем со своим коллегой, тоже выпускником детского дома Александром Тихомировым, известным в России телеобозревателем. Ведь в журналисты из воспитанников пошли только нас двое - Тихомиров да я.
- Только ты, Саша, - попросила я, - говори не вообще, а вспомни какие-то конкретные случаи.
- Господи! Да сколько хочешь. Тебя не смущает, что я повторю факты, которые использовал когда-то в своем очерке "Памятник Лукичу"? Дело в том, что я, работая над ним, старался вспомнить самое-самое... Ну так вот, факт первый. Был у нас пятиклассник Скородумов, белобрысый, тощий, вечно перемазанный зеленкой и украшенный очередной шишкой. Не был он ни доносчиком, ни ябедой, но сверстники невзлюбили его за тихость и болезненность. Подростки - жестокий народ. Лукич только болезненно морщился, глядя на него, задумчиво тер щеку. После очередной взбучки и появления множества синяков и кровоподтеков у Скородумова Петр Лукич что-то задумал. Нет, он не стал наказывать обидчиков... Обычный воспитатель на его месте или ничего бы не заметил - сделал вид, - или так-таки наказал бы кого-то и... совершил бы тем самым большую ошибку. Он пошел необычным путем. Однажды на общей линейке Лукич вызвал Скородумова на середину и самым серьезным образом стал с ним советоваться, как поступить с провинившимся девятым классом:
- Как думаешь, наказать их как следует?
Мальчишка с ужасом смотрел на девятиклассников и отрицательно мотал головой. Те были оправданы. С тех пор ребята часто видели Лукича и Скородумова, разгуливающих по дорожке и мирно беседующих. Они даже сидели на скамейке, положив ногу на ногу, и говорили о высоких материях. Мы однажды подслушали:
- Ведь если звезда упадет на Землю, то Земля раскокается, - задумчиво сказал Скородумов.
- Да. Несомненно, - кивал головой Лукич. –Это точно. Факт.
С тех пор никто не обижал Скородумова. Его прозвали "тайным советником". А парень, действительно, оказался очень славный - и умный, и сердечный, но этих качеств подростки друг в друге почему-то не замечают любят друзей за лихость, за отвагу. Ну что, еще тебе факт?
- Еще, - говорю я, - вспомни что-нибудь еще.
- Сидим в столовой, обедаем. Я быстренько расправился с порцией супа и вижу на дне алюминиевой миски слова: "Вир зинд швайнен!" Выходит по-немецки: "Мы -свиньи". Я удивился: откуда такая попала в нашу столовую?
- Трофейная, - подсказал кто-то. - Давай подсунем ее Тарлыку.
На другой раз Тарлык съел суп и озадаченно почесал затылок. С тех пор это превратилось в развлечение. Каждый раз миску подсовывали непосвященному.
- Над чем это вы смеетесь? - как-то поинтересовался Петр Лукич.
Ему показали миску. Ожидали, что улыбнется, а он потемнел лицом и засверкал глазами. Мы испугались и пооткрывали рты, когда Лукич взял миску и начал гнуть ее о край стола. Сдавил в лепешку (откуда только сила взялась?), размахнулся и швырнул эту злосчастную миску далеко-далеко, за огороды.
- Мы люди, - сказал он и выпрямился. - Мы люди!
Ребята повскакивали с мест и тоже выпрямились -столько силы было в голосе Лукича, столько твердости во взгляде. Некоторые, может быть, впервые почувствовали гордость за то, что МЫ -ЛЮДИ. Встало что-то в душе в полный рост и у многих не падает до сих пор.
Что в этих двух эпизодах, рассказанных Александром Тихомировым, проявилось в Хмиле от педагога, а что от человека- разделить трудно. Но если бы Петр Лукич не был широким нравственным человеком, то педагог бы из него получился весьма посредственный. Таких мы тоже видали-перевидали: наорать, обозвать, наказать, пользуясь своим положением и полной зависимостью подопечного, - на это много ума не надо, разинул рот - вот и весь педагогический арсенал.
Не позволять себе выходить из рамок, не оскорблять, не унижать воспитанника -это, я думаю, Петр Лукич Хмиль подсмотрел у старшего своего наставника Николая Васильевича Петрова. Но еще и свое добавил: сердечность, сострадание, стремление к душевной близости со своими подопечными.
От Петрова исходила возвышающая сила культурного влияния на ребят, от Хмиля -еще и нравственного. Но оба они представляются мне фигурами трагическими, с невоплощенными замыслами, нереализованным потенциалом ума и способностей.
С Хмиля и началось поветрие: идти после десятилетки в педагогический институт и возвращаться работать в детдом. Так поступили Анна Евстигнеевна Дьячкова, Галина Сергеевна Афанасьева, Мария Ивановна Ракина, Полина Георгиевна Белозерова, Василий Васильевич Кузнецов. Я их помню: кого еще и в детском, кого - в подростковом возрасте. Все они были контактные, активные, общественные.
Я не ставлю себе задачей описать вклад каждого в дело воспитания детдомовцев, но думаю, что педагоги - бывшие воспитанники очень легко вписывались в существующую и действующую систему воспитательной работы. Подхватывали ли они на лету новое, продиктованное меняющимся временем? Не мне судить. Я в этой каше не варилась. Но, видимо, удачно было сочетание в педагогическом коллективе этой категории работников с теми лучшими, которые приходили со стороны.
Такими, как Юлия Михайловна Маракулина, Василий Иванович Новоселов, Ирина Иосифовна Кунявская, Елена Георгиевна Турухина, Елена Сергеевна Шишкина и другие. Система менялась, хотя и не резко, а в духе постепенности, в форме малых сдвигов, и это давало свои плоды. Новое накапливалось по частям и потом вдруг проявлялось осязаемо и чувствительно в детдомовской жизни. И только в положительном плане!.
Проявился острый педагогический интерес к отдельно взятой ребячьей душе, которую, оказывается, надо беречь и согревать.
А подули эти свежие ветры с времен недолгого педагогического взлета П.Л. Хмиля, которого в разные времена в этом доме звали по-разному: Петька, Петруша, Петр Лукич...