Слово и дело Валерия Огородникова

    Перестроечные годы на киностудии "Ленфильм" – время дебюта новых режиссеров, отвоевавших свое место в кинематографе. Дебютные работы Сергея Снежкина "ЧП районного масштаба", Константина Лопушанского "Письма мертвого человека", Владимира Бортко "Единожды солгав" и "Собачье сердце", Виталия Каневского "Замри-умри-воскресни", Юрия Мамина "Праздник Нептуна", Александра Сокурова "Дни затмения" были отмечены и критиками, и зрителями. Среди начинающих режиссеров был и Валерий Огородников. Тагильчанин. Его судьба в кинематографе драматична, даже трагична.

    В тагильской 32-й школе, которую он закончил в 1969 году, Валерий в старших классах был комсомольским секретарем. Знавшие его в те годы отмечают такие черты характера, как основательность, немногословность, надежность. Может быть, это передалось ему от предков-старообрядцев, всегда отличавшихся стойкостью убеждений и веры.

    Получив диплом инженера-технолога после окончания УПИ, он достаточно неожиданно выбрал другую колею, свою – был ассистентом режиссера на Свердловской киностудии, окончил режиссерский факультет ВГИКа, где его учителем стал Игорь Таланкин. Зрители помнят фильмы мэтра, прежде всего "Дневные звезды" с великолепной Аллой Демидовой в роли поэтессы Ольги Берггольц. Не знаю, был ли у Огородникова выбор, или он оказался на "Ленфильме" по распределению, но это решение стало его жизнью.

    Ленинградцы ("петербуржцы", как они называли себя во все времена, даже советские) всегда относились с легким аристократическим пренебрежением к москвичам, не без основания считая их суетными, мелочными мещанами. Герои картин, снятых на "Ленфильме", чаще всего неустроенные, мятущиеся люди, мучительно ищущие ответы на вопросы, которые ставит перед ними жизнь, и на которые нет ответа.

    Сам Валерий не любил, когда его называли режиссером "питерской школы". Нет такой школы, говорил он, хотя все признаки питерской культуры – начитанность (он знал три языка), уязвленность, бескомпромиссность, ранимая душа и вера в высокие идеалы – у него, несомненно, были. Что бы ни утверждал режиссер, но именно он продолжил традиции вольнодумной студии, принял их как свое, родное, созвучное его темпераменту, дружелюбному сочувствию к людям, которое нельзя не заметить в его фильмах.

    И нет планет, похожих на нее".

    Всем известны эти строки Е. Евтушенко, а сам Огородников говорил в одном из интервью: "Человек – невероятное, глубокое явление природы, тайна, открывать в нем всякий раз новое (даже если он сумасшедший) можно бесконечно. И бесконечно этому удивляться".

    Валерий снял всего семь (или целых семь) полнометражных картин. Все они отмечены призами и наградами на кинофорумах, но зрители их практически не видели и не знают про них: "неформат", "не для проката". "Волчий закон капитализма" – излюбленная фраза политобозревателей передачи "Международная панорама" незабвенных советских лет. Капитализма в сегодняшней России не видно даже на горизонте, но всем понятно, что царь и Бог в наше время – "сумма прописью". Нужно было обладать твердостью и честностью Валерия Огордникова, чтобы не изменить себе, своим убеждениям и не начать снимать коммерческое "мыло", объясняя это необходимостью просто заработать на жизнь.

    Между фильмами "Опыт бреда любовного очарования" (1991 год) и "Барак" (1999 год) – восемь лет жизни, деятельной и ищущей. Он основал кинокомпанию "Дар" (по названию одноименного романа Владимира Набокова, писателя, чье мироощущение было созвучно Валерию), работал в Германии в театре "Шаубюне" с нынешним корифеем Петером Штайном, снимался как актер у западных режиссеров. Он не раз был в Швейцарии у сына Набокова, собирая материал для фильма об его отце.

Наш земляк, выпускник школы №32 режиссер Валерий Огородников

    Мнения и критиков, и зрителей о лентах Огородникова диаметрально противоположны, от восторженного "гений" до пренебрежительного "эпигон". Значит, задело, заставило задуматься – о серости и никчемности никто никогда не спорит. Но все, говорящие о режиссере, сходятся в одном – в его требовательности в поисках актеров. Такого количество свежих, "незамыленных" лиц, как в фильмах Огородникова, не встретишь, пожалуй, ни у кого из его коллег. "Огородников – гений, он любил актеров, и они у него светились, как бриллианты, а у других режиссеров актеры – как детдомовские дети, затюканные несвободные, тоскующие", – мнение одной из зрительниц. Надо сказать, что исполнители ролей в фильмах Валерия понимали и ценили его отношение к ним. Молодая актриса Анна Ильюшенко, снявшаяся в "Путине", говорит: "Он был разным – то хитрым, то душевным, проникновенным. Мне кажется, он изучил меня, как книгу, и открывал на нужных ему страницах".

    Когда был снят фильм "Красное небо. Черный снег", предполагалось, что его выдвинут на премию "Оскар". Не сложилось. А так наш город мог бы гордиться своим Нобелевским лауреатом (Константин Новоселов) и своим оскароносцем (Валерий Огородников). Совсем недурно для города, который иногда называют Нижним Могилом (привет Ванечке Урганту за его неумный пассаж в адрес тагильчан)!

    В 1999 году был снят и почти незамеченным прошел на немногочисленных экранах фильм "Барак", ставший своеобразной визитной карточкой Огородникова. Он не мог его не снять. Время действия – 1953 год, место действия – город Сатка в Челябинской области с его металлургическим заводом, герои – наши родители, наши соседи, наши друзья и недруги и мы, пацаны, только начинающие жить. Барак – это не только конкретная хлипкая времянка, оказавшаяся удивительно долговечной. Барак – это на долгие годы символ страны. Когда столичные эстеты удивлялись, как это режиссеру удалось найти такую нетронутую временем натуру для съемок, как в Сатке, они просто не видели России. Увы, это не декорации, а реальность, в которой продолжают жить сыновья и внуки барачных обитателей послевоенных лет.

    Отец Валерия, Геннадий Кузьмич Огородников, – почетный металлург СССР, начальник мартеновского цеха НТМК. Мать, Анна Петровна, – врач. Они с честью и достоинством прошли невероятно тяжелые испытания тех лет.

    "Нашим родителям посвящается" – этот эпиграф к фильму многое объясняет: и ту нежность к быту, вернее, к его отсутствию, к той нищей, страшной и все-таки светлой эпохе, к людям, пережившим войну, которые, выжив, так хотели жить и быть счастливыми.

    Переплетение судеб, слезы и муки, свет и сердечность – вот главное в фильме. Не буду пересказывать сюжет, все желающие могут найти картину в Интернете и составить свое мнение. Сам я впервые увидел "Барак" по ТВ, в один из редких, едва ли не единственных показов. Увидел и поразился – это же моя жизнь, мои сверстники, мои родители, мои мечты и надежды. "Бойтесь первых порывов души, потому что они самые благородные", – умно и цинично предупреждал Талейран. Но прошло время, а впечатление от увиденного на экране не померкло. Меня поразила абсолютная достоверность фактов, событий, отношений, диалогов, деталей – всего того, что навсегда осталось в памяти от теперь уже очень далекого детства.

    "Я не могу себя упрекнуть. Я не слукавил ни в одном кадре. Под каждым могу подписаться. Мне ведь небезразлично, что я снимаю. Как же иначе жить?" – слова Валерия Огородникова.

    Сегодня на экранах ТВ косяком идут фильмы на ретро-тематику, где режиссеры и декораторы торопливо и небрежно пытаются воссоздать атмосферу прошлых лет. Чаще всего получается фальшивка, примитивный лубок.

    Огородников жил в то время, знал и любил его, отсюда трепетное отношение к деталям. Костюмы для "Барака" выполнила Галина Деева, одна из старейших мастеров костюма в стране. "Нам необычайно с ней повезло. Она не просто делает костюм. Мы обсуждали с ней драматургию костюма. К сожалению, никакой возможности вставить ее в список на Госпремию не было. Я ей подарил свой лауреатский значок", – говорил Валерий.

    Откуда у мальчишки с Техпоселка, едва заставшего пятидесятые годы, бегавшего, как все его сверстники, в кинотеатр "Сталь", такая светлая и строгая любовь к тем дням? От родителей? Да. От окружавших его людей? Да. От школы, воспитавшей любовь к Родине? Да. "Когда идет речь о России, все личное должно уходить на задний план. Когда мы получили приз в Локарно за "Барак", я вышел в ботинках моего покойного отца и сказал, что я горд за Россию. Эта страна меня воспитала. Я ей должен"...

    В 2001 году за фильм "Барак" режиссер Валерий Огородников был удостоен Государственной премии Российской Федерации. Одним из соискателей был маститый Алексей Герман с фильмом "Хрусталев, машину!" Но отличия удостоился Огородников.

    Мне кажется, что последним работам мастера созвучно творчество художника Виктора Попкова, трагически погибшего в 1974 году. Попков – один из родоначальников так называемого "сурового стиля" в советском изобразительном искусстве начала 60-х годов, когда вместо лучезарно улыбающихся плакатных героев на холстах появились усталые, грубоватые люди, нелегко живущие, но сохранившие чистоту души и мыслей. Напомню некоторые из картин Попкова: "Строители Братской ГЭС", "Двое", "Северная песня", "Хороший человек была бабка Анисья", "Шинель отца". И художник, и режиссер одинаково остро чувствовали свою связь с уходящими поколениями, с традициями, с Россией. Если бы они встретились в жизни, думаю, им было бы о чем поговорить – откровенно, по-мужски, уважительно, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте.

    Мы все родом из детства, и у каждого из нас в детстве был свой барак, у одних буквально, у других – образно. Моим бараком с 8 лет стал огромный по тем временам дом в самом конце главной городской улицы. Здание школы и построенные позже дома превратили эту территорию в замкнутый анклав, своего рода отдельное государство.

    Большой двор со школьной площадкой, деревянное здание вокзала через дорогу, приземистый магазин с необъяснимым названием ТПО, очаг культуры и развлечений Клуб имени Горького, иначе ДКЖ – все рядом. И трамвайные рельсы, на которые можно было положить медяк и подождать, что из этого выйдет, тоже проходили под окнами дома. Большой, выходящий на три улицы, он заселялся частями – в одной половине уже жили, другую еще достраивали.

Предполагалось, что фильм "Красное небо. Черный снег" выдвинут на премию "Оскар"... Кадр из фильма

    В квартиры, в основном коммунальные, въезжали семьи из бараков Домностроя, Кокса, вместе с узлами и утварью взяв с собой привычный жизненный уклад. Поэтому в пятиэтажном доме сохранились вполне барачные нравы. Каждая хозяйка после стирки вывешивала белье во дворе, и любой мог видеть, панталоны какого цвета и размера у соседки из десятого подъезда, или сколько заплат на кальсонах дяди Миши из 149-й квартиры. Кухонные перебранки и скандалы с соседями заканчивались примирительным застольем с хоровым пением: "Хасбулат удалой, бедна сакля твоя..." Наши крепко пьющие отцы были счастливы уже тем, что выжили в кровавой мясорубке войны, наши бедные матери выбивались из сил, чтобы свести концы с концами, накормить и как-нибудь одеть детей, успокоить контуженного на войне мужа. Все жили одинаково бедно и независтливо. Если у женщины было зимнее пальто в талию с воротником из чернобурки с непременно свисающими лисьими лапами и головой, то она считалась богатой. Может быть, остальные женщины в немыслимых кацавейках ей и завидовали, но молча.

    Заниматься воспитанием ни отцу, ни матери было некогда. И мы были рады этому. Нас воспитывал двор. С утра до вечера он кишел разновозрастными детьми, и каждый находил себе занятие. Мелюзга играла в "ляпы" или в "маршалы", "вышибалы" и "цепи кованые", пацаны постарше – в войнушку, девчонки чертили мелом "классики". Из свинцовых пластин аккумуляторов отливали битки для игры в "чику с орлом, с составом", мастерили луки и соревновались, чья стрела улетит дальше.

    Школьная площадка была обнесена забором, но для настоящих пацанов забор никогда не был преградой. Там играли в футбол такими несуразными мячами, что диву даешься. Но, надо сказать, играть научились прилично. Почти все.

    Купаться ходили непременно гурьбой, катя перед собой надутые автомобильные баллоны.

    В саду железнодорожников, где было наше место, многие из мальчишек научились плавать. А потом, осмелев, стали нырять с вышки, сначала с первой площадки, потом с верхней. Ныряли по-простецки, "солдатиком". И только Вовка Сорокин, поднявшись наверх и убедившись, что на него смотрят, рисуясь, нырял ласточкой. Сейчас на этом месте чистая, ухоженная, но скучная и безлюдная территория. Сидеть на траве – "Низзя!", купаться – "Низзя!", ведь это не Париж, где люди совершенно свободно располагаются на газонах перед Лувром.

    После купания разбегались по квартирам, чтобы перекусить чего-нибудь. Обычно это был ломоть хлеба, намазанный маргарином (масло было дорогим) и посыпанный сахарным песком. С этим куском выходишь во двор, а там собравшиеся шкеты дружно кричат: "Сорок семь, дели на всех!" Делиться со всеми – неписаный дворовый закон. Когда начинало смеркаться, матери загоняли детей домой. Возвращались с разбитыми локтями и коленками, а когда ссадины подсыхали, с мучительным наслаждением сдирали запекшуюся корку.

    Почти ритуальными были драки с пацанами из соседнего квартала. Набрав по дороге камней и палок, орава шкетов переходила улицу, где аборигены уже ждали, вооруженные аналогично. Когда боезапас заканчивался, все расходились. Каждая сторона считала себя победителем. Рукопашной почти никогда не было, крови – тем более. Но это занятие было для мелких, старшие не участвовали, там драться нужно было всерьез, а зачем?

Кадры из фильма "Барак"

    Почти у каждого мальчишки был своеобразный джентльменский набор совершенно необходимых предметов: самодельного поджига, иногда даже стрелявшего, перочинного ножа (а лучше – настоящей финки с наборной рукояткой), увеличительного стекла для разжигания огня и фонарика. Особенно ценились трофейные, а позже – китайские. Китайские товары тогда делались на совесть, не то, что в наши дни. Бывало, что мы пробирались в копровый цех НТМЗ, куда свозился металлолом и где, по слухам, можно было найти вполне пригодное оружие. Стволов, к счастью, мы не находили, а вот снарядные гильзы и корпуса мин там были в изобилии.

    Как и в каждом дворе, у нас была своя шпана, кое-кто, повзрослев, стал настоящим уркой. Их все знали и даже немного гордились ими, иначе что за двор без настоящего бандита. Блатные песни мальчишки, разумеется, знали, но не пели – это было правом приблатненной шпаны. Позже, уже взрослыми, иногда встречались с выжившими урками и, узнав друг друга, с обоюдным уважением жали руки.

    Праздником для мальчишек нашего двора были поездки на футбол, на стадион "Металлург". Мы достаточно неплохо играли сами, поэтому считали себя знатоками. Видимо, так же думали и все мужчины города, поэтому в день игры добраться до стадиона было проблематично. Трамваи шли переполненные, с Вагонки на Тагилстрой пускали специальные рейсы под номером "5". Но игра стоила свеч. "Металлург" в те годы блистал, "Пахтакор", "Кайрат", "Алга", игравшие в одной зоне с нашей командой, были нещадно биты. Любимцем болельщиков был Юра Коротких, вратарь, с его пронзительным криком на выходах "Й-яяя!" Вскоре его забрал к себе московский ЦСК МО, а потом он много лет был основным вратарем донецкого "Шахтера". Футбольный журналист Константин Есенин, сын поэта Сергея Есенина, считал Юрия одним из лучших вратарей страны тех лет. Еще один любимец футбольной публики – центрфорвард Альберт Либер с его умной, даже интеллигентной игрой. После матча гурьбой возвращались пешком через Первую площадку и Хлебозавод, наперебой обсуждая очередную победу.

    Зимой – другие развлечения. Прикрутив к валенкам "Снегурки" или надев "гаги" (предмет зависти), с крючками из крепкой проволоки в руках выходили к дороге и ждали грузовик, чтобы прицепиться к заднему борту и прокатиться за машиной. А грузовики мы знали такие: "полуторка", "трехтонка" и ленд-лизовский "Студебеккер". Все. Других просто не было. Играли и в хоккей, но без коньков, на ногах – купить коньки и клюшки всем пацанам родители просто не могли.

    Почти у всех мальчишек во дворе были прозвища. Веселый заика, хулиган и двоечник первым назвал меня Павлином – отчасти производно от фамилии, отчасти потому, что я действительно держался независимо. Заику звали Валерка Назаров. Опять Валерка! Когда я пришел в свою очередную школу, то оказался там седьмым по счету Валеркой. Наши родители в то время не особо заморачивались выбором имен для своих детей. И ничего, никому из нас это не помешало в жизни. У Коли Васильева, мелкого и худого, было прозвище Пельмень. Потом, когда стал неплохо гонять мяч, его переименовали в Пелю, в честь восходящей бразильской звезды Пеле.

В Петербурге, на Смоленском православном кладбище, стоит выполненный в металле стилизованный старообрядческий крест. Здесь упокоился Валерий Геннадьевич Огородников.

    Высокого, мягкотелого увальня Витю Пташника дворовая шпана окрестила Мандатрой. И постоянно цеплялась к добродушному мальчишке, пиная под зад и давая подзатыльники. Терпение закончилось, Пташник начал ходить в соседний ДКЖ, где была отличная секция бокса, окреп, появилась уверенность в себе. Однажды мы, привычно гоняя мяч на площадке, стали очевидцами великолепной сцены. Подросший шпаненок, уже готовый урка, по старой привычке презрительно плюнул в лицо Виктору. Ответ был молниеносным – прямой в челюсть, и глубокий нокаут. С трудом придя в себя, обидчик кое-как уполз. С того времени Мандатры не стало. Появился Виктор Пташник, будущий мастер спорта по боксу, чемпион ВДСО "Локомотив" в тяжелом весе.

    У тихого, чистого мальчика из 9-го подъезда с неизменной нотной папкой в руках прозвища не было. Да его и самого как бы не было – нас он сторонился, как прокаженных, а мы его просто не замечали, мало ли вокруг малахольных. Прошло время, мальчик, естественно, вырос, был назначен столоначальником в городской администрации. Но еще живущие седые и лысые дворовые ребята ему не завидуют – ведь у него не было настоящего детства. "Если у мальчишки в детстве не было велосипеда, то даже пусть сейчас он ездит на "Бентли", у него все равно в детстве не было велосипеда..." Другой питомец муз, Жека Ветошкин, будущий саксофонист "Биг-Бэнда", был своим парнем. И мяч гонял вместе со всеми, и завораживающе исполнял на кларнете суперхит тех лет – фокстрот Артура Полонского "Цветущий май".

    Часто в наш двор приходил известный шашист Александр Зайцев. Он был заметно старше нас, а в том возрасте разница в годах ощущается острее, но его, одинокого и неприкаянного, тянуло к пацанам. В футбол он играл слабо, мяч ему давали неохотно. Но после игры, как бы в благодарность за общение, Саня частенько пел недурным голосом арии из опер. Особенно любил он арию Владимира Дубровского "О, дай мне забвенье, родная, согрей у себя на груди..." из оперы Направника. Последний раз я видел его в 90-е годы, когда половина страны вышла на улицы в надежде хоть что-нибудь продать, чтобы просто выжить. На его лотке сиротливо стояли шахматные часы, и зачем-то лежала брезентовая сварочная роба. Вскоре я узнал, что Зайцева не стало. Горькая, одинокая судьба человека, воспитавшего нескольких чемпионов по шашкам.

    В киношку мы ходили в ДКЖ, где всегда были детские сеансы. Сначала мультики, потом комедии Чаплина, позже – Макса Линдера. Репертуар узнать было легко – достаточно выглянуть в окно и прочитать на висящем через дорогу щите название нового фильма.

    Вспоминается курьезная история. Шла французская комедия "Казимир" с комиком Фернанделем и пикантной сценой обольщения недотепы, когда женщина томно шепчет: "Я закрываю глаза и жду...", а герой спешно ретируется, к великому огорчению пацанов в зале. Во дворе сюжет был пересказан другим мальчишкам, с выдуманными подробностями и поворотом событий. На следующий день число желающих увидеть все это своими глазами значительно выросло, некоторые пошли повторно, надеясь, что киномеханик что-то напутал, и сцена в будуаре была продолжена. Увы! На афише появилась свежая надпись: "Детям до 16 лет вход воспрещен". Отечественные культуртрегеры зорко стояли на страже морального облика подрастающего поколения!

    Шло время. Ребята вырастали, уходили с нашего двора в большую жизнь. Многих уже нет. Следы других затерялись. Иногда проходишь своим бывшим двором, пытаясь увидеть через пелену новой реальности знакомые лица, и ждешь, что мальчишеский голос окликнет тебя, и ты обернешься и увидишь себя, десятилетнего, босого и счастливого.

    взошли иные имена..."

    Жизнь стала другой – жесткой, конкретной, другие мысли, другие цели. Лучше? Хуже? Пусть каждый решает сам. И все, что написано здесь – это не ностальгия по лучшей жизни, а щемящая грусть по давно растаявшему детству.

    А разбудили эти воспоминания фильмы моего тезки и почти ровесника. Спасибо ему за это.

    Валерий Огородников скоропостижно ушел из жизни 1 июля 2006 года в возрасте 54 лет.

    В Петербурге, на Смоленском православном кладбище, на пересечении Поперечной и Новгородской дорожек, стоит выполненный в металле стилизованный старообрядческий крест.

    Здесь упокоился Валерий Геннадьевич Огородников.

Валерий ПАВЛОВ.

    Литература: Газета "Тагильский вариант" №26(209) от 09.07.2015; №27(210) от 16.07.2015.

Главная страница