"Строгановский Урал" на страницах очерков Д. Н. Мамина-Сибиряка
Сюжеты многовековой уральской истории привлекают и завораживают. Уникальные природные условия края стали основой его активного освоения и изучения. И чем больше познает человек, тем больше возникает вопросов и загадок. Разными бывают эти вопросы и разными способы поиска ответов на них. Профессионалы-историки и археологи, опираясь на исторические источники, выделяют факты, анализируют, классифицируют и систематизируют их, реконструируя таким образом прошлое. Возникают гипотезы и версии, которые рисуют нам картину исторической действительности той или иной эпохи. И эту картину, в свою очередь, используют писатели, чтобы создать свой вариант развития событий прошлого. Тогда на страницах книг реальные исторические лица совершают неожиданные (и, вероятно, в первую очередь, для самих себя) поступки, оказываются втянутыми (или сами их затевают) в сложные интриги и запутанные ситуации. В результате складывается представление об уникальном "уральском менталитете" или "уральском характере". Чаще всего этот термин используют, опираясь на произведения Д. Н. Мамина-Сибиряка и П. П. Бажова.
Творчество Д. Н. Мамина-Сибиряка в этом контексте бесспорно занимает важнейшее место. Уральский край был для него источником вдохновения, неиссякаемым родником сюжетов и образов. Неудивительно поэтому закрепившееся за писателем звание "певец Урала". Его "пейзажные зарисовки отличаются не только детальной прорисовкой всех нюансов, вплоть до игры светотени, но и обращением к истории создания этих уральских пейзажей, сотворенных природой" [1]. Также яркими являются созданные им "лики" уральских городов и поселков, портреты и характеристики персонажей рассказов, очерков, романов. Можно согласиться с мнением, что "собранные воедино художественные и публицистические произведения представляют собой своего рода хроники Урала. Из них можно узнать все, начиная с истории освоения края, его географических и этнографических особенностей и заканчивая перспективами экономического и социального развития" [2].
В то же время о произведениях Д. Н. Мамина-Сибиряка сложилось несколько стереотипное мнение. Считается, что ведущим мотивом его творчества является изображение картины жизни "Демидовского Урала". Такое утверждение имеет под собой веские основания, но несколько противоречит мнению, указанному выше. Кроме того, существует еще и "Урал Строгановский", со своими особенностями, традициями, установлениями и значением в истории. Естественно, что он не мог быть обойден вниманием писателя. Листая страницы его произведений в поисках "не-демидовских" черт, можно встретить немало интересных сюжетов.
Роль Строгановых в истории Урала значительна. Они стали первыми частными владельцами огромных территорий по берегам Камы и Чусовой. Из их владений отправились "воевать Сибирь" Ермак с дружиной. Именно эти аспекты уральской истории нашли отражение в произведениях Д. Н. Мамина-Сибиряка. Исторические ассоциации вызывала именно Чусовая и расположенные по ее берегам деревни и заводские поселки. Неудивительно поэтому упоминание Строгановых на страницах очерков сплава по Чусовой.
В очерках немало страниц посвящено организации жизни в различных населенных пунктах. Не обделен вниманием и Кыновский завод Строгановых. Пристань этого завода была одной из многих подобных на пути следования железного каравана. В очерке "Бойцы" писатель так рисует этот поселок: "В окошечко каюты сквозь мутную сетку дождя едва можно было рассмотреть неясные очертания гористого берега. Кыновский завод засел в глубокой каменистой лощине на левом берегу, где Чусовая делает крутой поворот. "Кыну" по-пермяцки значит "холодный", и действительно, в Среднем Урале не много найдется таких уголков, которые могли бы соперничать с Кыном относительно дикости и угрюмого вида окрестностей. Как-то всем существом чувствуешь, что здесь глухой, бесприютный север, где все точно придавлено. <…> на берегу едва можно было рассмотреть ряды заводских домиков, совсем почерневших от дождя" [3]. Электронная версия historyntagil.ru. В очерке "На Чусовой" Кын назван "бесприютным и глухим" местом: "Представьте себе глубокое ущелье, точно нарочно вырезанное из камня; по дну этого ущелья катится небольшая речонка, а по ее берегам расположились заводские домики, заводская фабрика, магазины для металлов. В глубине синеет полоса заводского пруда, и дымятся несколько доменных печей; ближе – белая каменная церковь, заводская контора и еще несколько домов с железными крышами" [4]. Неблагоприятное впечатление, которое произвел поселок на писателя, объясняется, скорее всего, плохой погодой. Подобных "глухих мест" на Урале немало. Более-менее позитивной можно считать оценку, данную писателем кыновским жителям: "Кыновские мастеровые как две капли воды походили на мастеровых других горных заводов; такой же отчаянный народ, вышколенный с детства работой на фабрике. Соседство Чусовой придавало им бурлацкий закал и природную страсть к воде, чем кыновляне особенно славятся" [5]. О владельцах завода автор очерка не упоминает.
Строгановы появляются на страницах очерков при описании Верхних и Нижних Чусовских городков, которые "имеют для настоящего времени только исторический интерес, как одно из первых русских поселений на Чусовой" [6]. Глазам писателя-путешественника они предстали как "одни из самых красивых чусовских сел. С ними связаны самые старинные сведения о фамилии Строгановых, для которых эти села долго служили самым крепким гнездом и ключом ко всей Чусовой. Здесь отсиживались Строгановы от нечаянных нападений разных недоброжелательных соседей и отсюда же снарядили Ермака в его знаменитый сибирский поход. Местность кругом открытая. Чусовая течет здесь широким плесом. Издали приятно смотреть на это "усторожливое" местечко, на каких наши предки любили селиться в то беспокойное, тревожное время" [7]. Недалеко от городков "на высоком левом берегу стоит село Монастырек". И здесь, параллельно с собственным впечатлением от сел, автор приводит выписку из известной ему книги "Великопермская и Пермская епархии (1379–1879)", где изображен конфликт Строгановых с местным миссионером Трифоном, произошедший в XVI столетии: "Он несколько времени жил среди остяков, на берегу реки Мулянки, где срубил и сжег громадную ель, которой молились остяки. Вскоре он переселился в Чусовские Городки и основал Успенский монастырь на том месте, где теперь стоит село Монастырек. Здесь преподобный Трифон прожил десять лет и принужден был оставить выбранное место по настоянию Строгановых. В Монастырьке Трифон подвергся страшной опасности. Чтоб иметь свою пашню для устроенного монастыря, он стал сжигать пни и корни дерев около своей хижины. А тут случилась буря. И вот произошел пожар, от которого сгорели дрова, приготовленные на солеваренные заводы Строганова! (Дров сгорело до трех тысяч сажен.) Жители вооружились. Когда Трифон сидел на высоком берегу Чусовой, опустив ноги, вдруг они столкнули его вниз. По страшной крутизне покатился угодник божий. Но Господь, сохраняющий пришельцы, сохранил его жизнь. Он нашел себе на берегу лодку и без всякого весла переплыл на другую сторону. Строганов заковал его в железа, вместо того чтоб в столь необыкновенном пожаре видеть Божие посещение. Но дня через четыре сам подвергся, по предсказанию преподобного, оковам от царских послов. Вразумленный этим обстоятельством, которое не без труда мог поправить, Строганов тотчас дал свободу преподобному и испросил у него прощение: однако советовал Трифону уйти из своих вотчин" [8]. Сложно судить о том, сколько в этом рассказе легендарных фактов, а сколько действительно исторических. При этом явно прослеживается слегка ироническое отношение автора к представителям рода Строгановых.
Роль Строгановых в колонизации Урала также освещена в очерках. Они основали Чусовской городок, держали для обороны своих владений "разную казацкую вольницу", испросили разрешения у государя "ходить войной на сибирцев. И царь отписал Строгановым, чтобы они всех бунтовщиков и изменников воевали и под руку царскую приводили" [9]. Опираясь на официальное разрешение, "Строгановы к своей казацкой вольнице присоединили разных охочих людей, недостатка в которых в то смутное время не было, и двинули эту орду вверх по реке Чусовой, чтобы в свою очередь учинить нападение на "недоброжелательных соседей", то есть на тех вогуличей и остяков, которые приходили грабить и разорять их владения. Повторилась обратная история: недоброжелательные соседи избивались, их жилища превращались в пепел, а жены и дети забирались в полон. Таким образом строгановские казаки поднялись вверх по реке Чусовой верст на триста и остановились только при впадении в Чусовую реки Каменки. Идти дальше казаки не отваживались, опасаясь "многолюдства татарского и вогульского и сибирского владения". Чтобы закрепить за собой завоеванную сторону, Строгановы поселили на ней своих крестьян, причем селение, поставленное на усторожливом местечке, при впадении реки Каменки в Чусовую, сделалось крайним пунктом русской колонизации, смело выдвинутым в самую глубь сибирской украйны. Даже неутомимые и предприимчивые Строгановы не решились забираться дальше в сибирское владение, "понеже тогда, за сопротивлением сибирцев и вогулич, далее оной реки Каменки по Чусовой заселение иметь им, Строгановым, было опасно". Последовавшей затем царской грамотой вся завоеванная сторона отдана Строгановым вплоть по реку Каменку. Таким образом, основание Каменки предупредило на несколько лет знаменитый поход Ермака, и эта пристань долго еще служила Строгановым опорным пунктом в борьбе с соседями" [10]. В этой истории автора заинтересовал вопрос: откуда взялось такое количество людей не только для войны, но и для колонизации? И ответ на него он видит в "созидании Москвы и патриархальной неурядице". Именно эти факторы, по мнению писателя, "отзывались на худом народе крайне тяжело; под гнетом этой неурядицы создался неистощимый запас голутвенных, обнищалых и до конца оскуделых худых людишек, которые с замечательной энергией тянули к излюбленным русским человеком украйнам, а в том числе и на восток, на Камень, как называли тогда Урал, где сибирская украйна представлялась еще со времен новгородских ушкуйников самой лакомой приманкой. Истинными завоевателями и колонизаторами всей сибирской украйны были не Строгановы, не Ермак и сменившие его царские воеводы, а московская волокита, воеводы, подьячие, земские старосты, тяжелые подати и разбойные люди, которые заставляли "брести врознь" целые области" [11]. Таким образом, Д. Н. Мамин-Сибиряк отводит Строгановым роль организаторов процесса колонизации, предприимчивость которых способствовала завоеванию новых территорий. По его мнению, "бассейн реки Чусовой в течение несколько столетий служил кровавой ареной, на которой кипела самая ожесточенная борьба аборигенов с безвестными пришлецами. Нечаянные нападения, разрушения городков, одоление или полон чередовались здесь с переменным счастьем для враждовавших сторон" [12].
В этом противостоянии особое место принадлежит походу Ермака, которому "историками и исследователями придается совсем не та окраска, какой он заслуживает. Истинными завоевателями и колонизаторами сибирской украйны были голутвенные и обнищалые русские людишки, а Ермак шел уже по проторенной новгородскими ушкуйниками дорожке и имеет историческое значение постольку, поскольку служил интересам исконной русской тяги к украйнам, этим предохранительным клапанам нашей исторической неурядицы. Народ по достоинству оценил Ермака и поет о нем в своих былинах как о казацком атамане, составлявшем только голову живого казацкого тела. Казацкий атаман никогда не мог быть ни Колумбом, ни Магелланом, ни Куком; атаман был только выборным от казацкого круга, где, как во всякой общине, все равны. Он тянул за Камень, потому что туда тянул его казацкий круг" [13]. О роли Строгановых в организации этого похода автор не упоминает. Для писателя важнее показать русских людей, тот самый характер, который веками складывался на уральской земле, те черты, которые отличают уральцев от жителей центра России.
Очерки сплава по Чусовой рисуют нам "живую" картину русской колонизации Урала, такую, какой видел ее автор. "Сухие" исторические факты приобретают эмоциональную окраску, история оживает на страницах художественного произведения. Роль Строгановых в освоении Урала минимальна. Признавая за ними предпринимательский (в контексте произведений скорее организаторский) талант и страсть к наживе, автор с восхищением и уважением относится к простому народу. Ему он отводит истинную роль в колонизации, в "обнищалых" и "оскуделых", "худых людишках" видит основу "оригинального" уральского населения.
Примечания
1. Ефремова Е. Н. Образ Урала в творчестве Д. Н. Мамина-Сибиряка // Образ Урала в документах и литературных произведениях (от древности до конца XIX века) / Сост. Е. П. Пирогова. Екатеринбург, 2007. С. 249.
2. Там же. С. 255.
3. Мамин-Сибиряк Д. Н. Бойцы. Очерки весеннего сплава по реке Чусовой // Мамин-Сибиряк Д. Н. Собрание сочинений. В 8 т. Т. 1: Рассказы, очерки. 1883–1883. М., 1953. С. 543–544.
4. Мамин-Сибиряк Д. Н. На реке Чусовой. Очерки весеннего сплава // Мамин-Сибиряк Д. Н. Зеленые горы. Повести, рассказы, сказки. М., 1982. С. 95.
5. Мамин-Сибиряк Д. Н. Бойцы. С. 565.
6. Мамин-Сибиряк Д. Н. На реке Чусовой. С. 105.
7. Мамин-Сибиряк Д. Н. Бойцы. С. 584.
8. Там же.
9. Там же. С. 490.
10. Там же. С. 491.
11. Там же.
12. Там же.
13. Там же. С. 536.
Т. Г. Мезенина, канд. ист. наук, доцент кафедры истории, теории и методики обучения Социально-гуманитарного института Нижнетагильской государственной социально-педагогической академии.
По материалам II Всероссийской научно-практической конференции "Homo legens в прошлом и настоящем", Нижний Тагил, 22–23 апреля 2009 г. Нижнетагильская государственная социально-педагогическая академия. – Нижний Тагил, 2007. – 345 с.